Инстербург, до востребования - [43]

Шрифт
Интервал

В конце этого письма я хотел бы отметить, что я жид, масон, сатанист, агент ФСБ и серийный убийца, а в футляре для скрипки храню ампулы с ядом.

Но привычка говорить правду (тебе этого не понять, тебе она не грозит) мешает мне это написать.

Я не отношу себя к определённой религиозной, социальной или политической группе, и даже моя национальная принадлежность мне, в общем-то, последние несколько лет безразлична.

Удаляю этот комментарий вместе с аккаунтом, который на пару часов завёл только ради тебя. Поверь, Жанна: это лучшее, что может сделать для тебя человек.

А теперь иди и сдохни. И побыстрее. Это, в общем-то, говорю не я,

а мир как воля и представление,

если можно так выразиться.

Тебя ждут. Для удобства можешь думать, что в Валхалле.

А, блядь, забыл:

предупреждаю:

этот твой журнальчик тоже запилят.

Мы скоро встретимся. Очень скоро.

Скажи спасибо, что предупредил.

М. Р.».

Мутная вода под мостом. Медленно крошащиеся края льдин.

Куски льда словно куски сахара в пустом кипятке.

В тот день у них дома закончился чай, мать спала, выпив полпачки димедрола, который неизвестно где достала — украла, наверно, потому что в черняховских аптеках его не продавали. По крайней мере, в ближайшей. По крайней мере, без рецепта.

Магазин ещё работал, но она чувствовала, что не может выйти из дома, потому что во дворе снова буду валяться шприцы и мусор, а сосед, пьяно ухмыляясь, спросит: «Жанка, ты чё хлеб такой дорогой берёшь, и почему на тебе такая рухлядь надета?» И на этом фоне общежитие покажется отелем «Chelsea», но в общежитии много чужих, и если бы можно было не слышать посторонние голоса, а не только не видеть весь этот шлак, и ещё: чтобы её поместили в невидимую непрозрачную капсулу. Досчитала до трёх и шагнула за порог.

Учёный древнего мира сказал: Noli tangere circulos meos.

А у меня нет даже чертежей.

Это не ворованный воздух вокруг, это пустота.

Она отключила телефон, потому что невыносимо было бы услышать звонок, неважно, от кого.

Не всё ли равно, какой ты нации, если ты не свободен,

не всё ли равно, что ты говоришь,

если больше всего тебе нравится молчать.

Если очень хочешь выговориться — молчи.

Говори только тогда, когда кажется, что это блядское солнце станет чёрным, если ты промолчишь.

Нет — когда ты уверен, что станет.

Но как ты можешь быть уверен в этом, если никогда не бываешь в чём-то уверен,

кроме того, что все они лгут?

Этот голос в голове.

Тот, что снаружи, окликает уже полминуты: «Девушка! Стойте! Да стойте же!»

Высокий белобрысый парень, с ним ещё двое и худая сильно накрашенная шатенка с искусственным загаром. Разжившаяся деньгами гопота. Семечки, бутылка дешёвого пива, всё, как обычно.

— Стой, сука, ты знаешь, что твоему другу пиздец, если мы его ещё раз увидим? Он нам за герыч до хуя задолжал!

Они берут её в кольцо, остальных людей мало, и они проходят мимо. Люди этой страны готовы вмешиваться только в чужую личную жизнь, вас могут разрезать на куски днём на площади — никто не подойдёт.

Да было бы и странно, если бы подошли. Это же люди, а вы от них добиваетесь благородства и понимания.

Я не видела, что произошло тогда, и мне трудно говорить об этом. Бывает, что я сопоставляю рассказанный мне эпизод с похожим, случившимся когда-то со мной, но если нужно передать внутреннее состояние человека, прямо противоположного мне, в экстремальной ситуации, я иной раз не знаю, что говорить. Сама я обычно хожу с оружием, а чувство страха у меня частично атрофировано, и получится многотомный роман, если я начну объяснять, почему. Другое дело, что у чужих слабо развита эмпатия — потому они и чужие, — и они часто принимают брезгливость за страх.

А это всё равно что принять садистское желание связать и замучить за нежную преданность.

Но если человек — гопник, да ещё и обдолбанный, о какой эмпатии может идти речь? Умение чувствовать у этих животных способна развить только тюрьма.

Я не знаю, что испытывает женщина на мосту — панический ужас (более затёртого словосочетания, наверно, не существует в этом скудном языке) или безразличие, напоминающее тяжёлый наркоз. Она ведь не может закричать, отбиться, пригрозить так, что ей поверят, да ей и нечем грозить.

Она так и не узнает, была это попытка ограбления, ошибка — потому что гопота вечно путает всех со всеми, или шутка — гопота любит такие шутки. В общем-то, за такой юмор нужно отрезать язык по кусочкам опасной бритвой и заставить его съесть. А потом заставить проглотить опасную бритву.

Если это попытка ограбления, то на редкость тупая. Если эту женщину просто спутали с другой, похожей, это редкая глупость.

Она не сможет всё это сказать. Она отступает и поскальзывается на ступенях каменной лестницы.

Люди будут ещё долго идти мимо. Не спускаться же им вниз по лестнице: ступени обледенели. Можно тоже разбиться, и тогда хозмаг лишится неопрятной жирной продавщицы, ворующей из кассы мелкие купюры, поликлиника — вечно пьяного хирурга, каждый раз путающего перелом без смещения и разрыв связок, школа — орущей на детей истерички, а дети — психованной мамаши. Ну, и другие замечательные учреждения лишатся других замечательных людей.


Еще от автора Елена Николаевна Георгиевская
Шведский пёс

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Брошенный поселок

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Черная трава

Елена Николаевна Георгиевская родилась в 1980 году в городе Мышкине Ярославской области. Окончила Литературный институт им. М. Горького. Публикации: “Дети Ра”, “Футурум Арт”, “Литературная учеба”, “Волга”, “Волга – XXI век”, “Урал”, “Слова” (Смоленск), а также в интернет-журналах “Пролог”, “Знаки”, “Новая реальность”, “Новая литература”, “Сетевая словесность”. Автор книг “Луна высоко”, “Диагноз отсутствия радости”, “Место для шага вперед”, “Хаим Мендл”, “Вода и ветер”, “Инстербург, до востребования”, “Форма протеста” (издательство “Franc-tireur USA”)


Вниз — это туда

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.