Инспектор Внеземелья - [35]

- Послушайте, командор, - глядя на приближающуюся станцию, заговорил пилот. - Этот спутник... Если он и в самом деле влияет на жизнь Земли, значит, кто-то управляет всеми процессами? Выходит, мы тоже производное чьей-то деятельности, так?

- Трудно судить, Томас, - сказал Круглов, хотя он и сам думал о чем-то подобном. - Мы пока еще слишком мало знаем, чтобы делать какие-то выводы.

- То-то попы обрадуются, - без особой злости сказал пилот.

- Не знаю, - после некоторой паузы с сомнением отозвался инспектор. - Возможно, что как раз они-то и загрустят.

Глава десятая

СКУЧНЫЙ ВЕЧЕР НА МАРСЕ. 2057 ГОД

В иллюминаторы можно было не смотреть, погода за пластиковой броней жилого купола и так была очевидна. Ветер то повизгивал, словно обиженная собака, то набирал басистую угрожающую силу, и легко было представить, как над ржавой поверхностью несется мутная бурая поземка, медленно воздвигая вокруг куполов Поселка мрачные песчаные холмы.

Хорошо, что мотонарты еще с вечера загнали в общий ангар. О надвигающемся буране никто не знал, но рачительный и хозяйственный Степаненко обошел машины, пнул лыжу одной из них ногой и мрачно сказал:

- Це не дiло, хлопщi! Ховайте цii хреновины, щоб зустрiчь журиться не пришлось!

И вовремя он это сказал: не загнали бы машины в ангар, после бури пришлось бы их откапывать из песка, да еще с двигателями и трансмиссией возились бы до седьмого пота. И ведь не угадаешь, когда эта чертова буря начнется, - атмосферное давление не падает, облачных признаков нет, а что касается семилапок, так им песчаная буря не хуже ясной погоды, они в любую погоду скачут, а в бурю, пожалуй, еще и резвее, чем обычно, бывают.

Международная станция "Альфа-REX" состояла из пяти куполов и основного блока научного центра, соединенных между собой герметичными коридорами с шарообразными отростками кессонных камер, через которые можно было выбраться на поверхность. Ангар примыкал к русско-украинскому блоку, французы, китайцы, англичане и американцы предпочли своей жилой площадью ни с кем не делиться и жили раздельно. Впрочем, деление это через полгода пребывания на станции стало условным, астробиологи, например, объединились во французском куполе, аресологи, не обращая внимания на протесты остальных и грозные распоряжения начальника экспедиции Тима Данна, вообще оборудовали свой жилой закуток в блоке научного центра, только китайцы продолжали жить сплоченным коллективом. Но их можно было понять, у них руководитель был вроде из партработников, и замполит у них был такой дотошный и въедливый, что многие - и не без оснований - считали его за кадрового разведчика. Ничего необычного в этом не было, в каждой исследовательской группе, без сомнения, имелись свои разведчики.

Как говорят французы, а ля rep, ком а ля гер! Се ля ви, хлопцы! Это в космосе национальные интересы особого значения не имеют, а на Земле они по-прежнему в приоритете.

На поверхность сейчас мог выбираться только распоследний идиот, поэтому кессонки были заблокированы на тот случай, если такой идиот все-таки найдется. От метеорологов можно было всего ожидать или, что было более вероятным, от физиков. Все были изолированы, а потому каждый занимался своим делом: кто статистические данные анализировал, кто отчеты наблюдений готовил. А Астахову ничего делать не хотелось. Вот такой у него бзик был - поваляться на постели и почитать Льва Николаевича Толстого. Впрочем, почитать - это было слишком сильно сказано. За полгода Астахов Толстого в буквальном смысле измусолил бы, да вот только не книга это была, а дискета, и весь Толстой на этой дискете со всеми своими несообразностями умещался. Любил Астахов просматривать текст и вылущивать из него перлы наподобие того, что "какие-то два господина прошли по улице с огнем папиросы во рту". Впрочем, у Льва Николаевича, как и у всякого порядочного классика, и похлеще ляпы встречались.

Астахов завалился на койку, натянул на виски рожки дистанционки и совсем уже было предался любимому занятию, когда его бесцеремонно отвлек Саня Цымбаларь. Вообще-то его звали Олексой, но на станции когда-то украинизированные имена быстро приняли свои русифицированные звучания. И наоборот, Николая Федорова никто иначе, как Мыколой, не называл. А Семена Лежнева вообще все и в глаза, и за глаза звали паном Петлюрой. Саня Цымбаларь выключил астаховскую пэкашку и поинтересовался, куда лентяй и бездельник засунул дискету с отчетом по последней "линзе". Астахов, немного обиженный его бесцеремонностью, со всей прямотой заявил, что никакой дискеты он не брал, более того, он ее в глаза не видел, но если уж с кого дискету спрашивать, так это с пана Цымбаларя, поскольку именно он с ней не расставался всю последнюю неделю. Цымбаларь почесал затылок и отправился искать отчет по каютам. Настроение уже было не то, и Астахов с сожалением бросил дистанционку на надувную подушку. Посидев немного на постели, он осознал, что желания работать у него не прибавилось. Но и валяться без дела было глупо.

Со скуки Астахов пошел по каютам. В каюте у Лежнева он обнаружил еще парочку тунеядцев - Семен Родионович играл в шахматы с Биллом Селлингсом. Судя по внешнему виду пана Петлюры, он находился в проигрышном положении, но все еще хорохорился и, как крейсер "Варяг", шел ко дну под гордо развевающимся флагом. Увидев Астахова, Семен Родионович нехорошо обрадовался и с радостным возгласом: "А вот наш Боренька пришел, сейчас он нам расскажет что-нибудь интересненькое!" быстро смешал фигуры на доске.