Инспекция - [9]

— Я не понимаю. Я не знаю, что мне надо делать.

— Ничего особенного. Просто наблюдай. Мы встретимся позже. А сейчас ты будешь мной, а я — тобой для всех, кроме нас.

В ту же минуту эти два существа изменили свою внешность, да так ловко, что даже на трезвую голову не только вахтёр Аристобулыч, но и Вельзевул, и Люцифер, и сам Сатана приняли бы умершего писателя за Седовласого и наоборот.

Глава 12. ТЕОЛОГ

— Оставьте вы этого Ирода, Михаил! Эта античная труха уже никого не интересует! Давайте лучше вернёмся к нашему разговору. Вы такой интересный собеседник!

— Вы мне льстите, Бенедикт.

— Нет, я говорю искренне. Даже ваше молчание мне помогает додумать определенные мысли. Оно ценнее, чем болтовня иных.

— Так что вы хотели обсудить?

— Ну, как же вы забыли? Мы обсуждали принципы формирования местного контингента.

— Да. Принципы. Так что?

— Не притворяйтесь! Хорошо, я напомню. Каким образом вы, я, Ирод и другие оказались тут? Кому здесь место, а кому — нет?

— Почему вас смущает присутствие Ирода?

— А вас разве не удивляет? Вспомните, вы же сами говорили, что каждому воздается по вере его!

— В этом есть смысл.

— Вот именно! Но ведь Ирод — не христианин! С какой стати он пребывает в христианской преисподней?

— Где же ему быть?

— По вере его.

— По вере его… По его вере он должен был бы пребывать в идумейском раю, вернее, его аналоге.

— Где это?

— Другое ведомство.

— Странным языком говорите. Так что же? Почему он не там?

— Ваше мнение каково?

— Думаю, это справедливо. В таком случае Цезарь и Калигула должны были бы стать богами, поскольку свято верили в свою божественность. При такой раскладке и Чингисхан и Аттила, и Карл X, и Иван IV, и Филипп II, и Людовик XI должны были бы пребывать на небесах. Все мучители рода человеческого свято веровали в свою правоту. Тогда и Шикльгруберу туда врата открыть, и Джугашвили, и Труману? Уж это некуда не годится!

— Чем же руководствоваться?

— Мы заключаем, что вера человека не определяет его загробную судьбу? Так? А что же тогда важно?

— Давайте рассмотрим вопрос того, в какой вере человек рожден.

— Это ещё более абсурдно. Допустим, человек рожден язычником, и миссионеры убедили его стать христианином. От веры, в которой он рожден, он отказался. Стало быть, его место — в языческом аду? Тогда святой Павел должен быть в Аиде, ведь он — римлянин и язычник по рождению! Но я полагаю, он на небесах?

— Да, безусловно.

— Ваша уверенность меня удивляет. Но пойдем дальше. Все апостолы тогда должны быть в иудейском аналоге ада, или что там у них было, а Ирод, Пилат, Каиафа и иже с ними должны процветать в раю по своей вере!?

— Что-то не клеится, да?

— Разумеется! Да и семейке Борджиа тут не полагалось бы ошиваться! Ведь оба они были уверены в своей святости. Пожалуй, Лукреция могла бы еще оказаться тут, ибо она осознавала, что, подчиняясь брату и отцу, она преступает закон божий. Однако, именно её тут мы не встречали. Видимо, она в ином месте. Да взять хотя бы нас с вами!

— Скажу сразу про себя: я не против воли присутствую тут.

— Что с вами, Михаил?! Ещё недавно вы были так возмущены?

— Я? Гм. Скажем так: Михаил осознал, что он не наказан. Да и вот вы же тоже не подвергаетесь никаким мучениям?

— С каких пор, вы, Михаил, стали говорить о себе в третьем лице? Хотя это интересный взгляд! Вы полагаете, что здесь не только наказанные?

— Ведь здесь и святые пребывали до времени. Кроме Еноха и Илии: до пришествия Мессии. Рая просто не существовало.

— Почему?

— Скажем, он не был ещё обустроен.

— Почему же? В чем задержка?

— Статус был не определен. Зачем понадобилось умирать Христу, не задумывались?

— Искупить грех людской.

— Вас не смущает такой способ? Почему это Господь, чтобы простить людей, должен позволить принести в жертву собственного сына?

— Да, это настолько странно, что я никогда не пытался найти ответ.

— Как раз недавно был разговор об этом. Впрочем, не наш с вами. Отец приносит сына в жертву для того чтобы спасти свой народ. Нравственно ли это?

— Вероятно, да.

— Вероятно — нет!

— Вы правы, Михаил. Здесь есть неувязка. Если бог всемогущ, зачем ему перед самим собой замаливать грех людей, да ещё таким жестоким способом, как казнь своего сына?

— Казнь своего сына, или казнь самого себя?

— Я вас не понимаю.

— Вам знакомо понятие «нравственные муки»? Они бывают сильнее физических.

— Я начинаю понимать! Когда болит зуб, иногда хочется приложить холодное, чтобы было ещё больнее, но после уже не так больно. После острой боли тупую боль терпеть легче, чем до этого.

— Вы нашли очень точное сравнение.

— Вы хотите сказать, что Всевышнему понадобилась острая боль, чтобы легче терпеть тупую боль? Он испытывает боль? За людей?

— За детей своих, не забывайте.

— За всех детей он принес в жертву своего сына?

— За детей своих он наказал себя, так будет точнее.

— И это дало ему право судить их?

— Нет, после этого он стул более терпим. Наблюдая за теми, кто дан тебе под опеку, не всегда становишься добрее. Порой начинаешь гневаться. Особенно, когда видишь в них отражение собственных недостатков. И тогда появляется желание наказать. А возможностей для этого очень много. Но хочется научиться прощать. А для этого надо перестрадать.