Иностранный легион - [42]

В 1906 г. у Зиновия с Горьким наступает временный разрыв, и приемный сын от него уезжает, можно сказать, на край света, в Новую Зеландию. Несмотря на это, между ними сохраняются отношения, Горький, хоть и называл Зиновия бездельником, все же высылал ему немалые суммы денег.[233] На щедрые пожертвования мировых русофобов большевики тогда открыли партийную школу на курортном острове Капри. Поначалу Горькому удалось втянуть в эту работу и Зиновия Пешкова, который в 1907 г. приехал в Италию и временно работал там на заводе. Вскоре Зиновий, оставив эту работу, до Первой мировой войны обучался в партийной школе на Капри вместе с видными большевиками, например, с Алексинским, Луначарским и Богдановым. Фактически в те годы он стал личным секретарем Горького. Зиновий неоднократно встречался и с Лениным. Молодой человек очень приглянулся будущему вождю. Ленин всеми силами пытался втянуть в партию Пешкова, но тщетно.[234] В 1911 г. наступил новый разрыв Горького с Пешковым, и последний уезжает с женой на заработки в США. Но, как и раньше, охлаждение отношений было временным. В 1913 г. Зиновий возвращается на Капри. Как оказалось, жизнь в США тоже не была легкой, и там он попал фактически на положение заключенного из-за того, что у него не было нужной для въезда суммы денег. Горький его опять выручил. Пешков некоторое время работал переводчиком и агентом по скупке земли, но потерпел неудачу в надежде разбогатеть и снова вернулся в Европу, где некоторое время работал секретарем у литератора Амфитеатрова.[235] Неожиданно у него обнаружились задатки очень хорошего литератора, и поэтому в 1913–1914 гг. Зиновий Пешков стал много публиковаться.[236] Начало Первой мировой войны русская эмиграция «1-й волны» встретила неоднозначно. Большевики и часть эсеров во главе с Черновым выступили в пользу военного разгрома своей Родины, считая, что так им удастся прийти к власти, но большая часть социалистов ратовала за помощь России в этой борьбе, невзирая на отношения с царизмом. Амфитеатров посоветовал русским эмигрантам, стоящим на патриотической позиции, поскольку у них не было возможности идти в русскую армию, записаться в армию ее союзницы, республиканской Франции. Пешков идею поддержал и разругался со старым знакомым Черновым.[237] Но самым тяжелым тогда для Зиновия стало то, что он разругался с Горьким, который твердо стоял на большевистской позиции.[238] Вскоре французские газеты распространили сведения, что «сын Максима Горького пошел добровольцем во французскую армию, поступил в полк, стоящий в Ницце, и просил послать его на передовые позиции».[239] Однако поначалу записываемых в этот полк иностранцев в скором времени переправили во Французский иностранный легион. Несмотря на то что Пешков пробыл в полку в Ницце совсем немного времени, его командир дал ему следующее удостоверение: «Пехотный полк удостоверяет, что прибывший из Италии во Францию, чтобы вступить во французскую армию на время войны, Зиновий Пешков разобрал и каталогизировал около 9 тысяч томов, пожертвованных солдатам населением. Он владеет несколькими языками. Это настоящий человек!»[240] Сам Пешков так описывает Амфитеатрову свои первые впечатления от французской армии: «Я был принят так приветливо и так по-дружески, что даже был взволнован этим. Ко мне очень милы и предупредительны. Я счастлив еще и тем, что смог быть полезен со 2-го же дня по прибытии… Единственно, чего я боюсь, — смогу ли я остаться в этом полку, т. к. мне сказали, что все иностранцы должны быть организованы в отдельном легионе».[241] Порыв Зиновия Пешкова несколько угас с прибытием его в легион: «Я здесь уже 6 дней. Здесь очень плохо. Только вчера дали ружья. И это все. Даже те, которые завербовались в самом начале, не имеют оружия и не практиковались с ним. Беспорядок и дезорганизация — удручающие. Назначили учения на 10 часов утра, перенесли на 12, затем на 2 часа и только в 4 начали кое-чем заниматься. Должен сказать, что я нахожусь в отряде для избранных. Все другие волонтеры с 3 или 4 сотнями русских и евреев, которые прибыли из Парижа, находятся в гораздо худших условиях, чем наши. Они живут в Папском дворце в Авиньоне, от которого остались лишь руины. Там просто ужасно. У них нет еще даже формы. Отвратительнейшая грязь. Все больны. У кого уши, у кого дизентерия. Я видел, что они потеряли мужество, худые, бледные. Они проклинают все и всех. А большинство этих людей прибыло сюда, переполненных энтузиазма, в патриотическом порыве, покинули свои семьи, родителей, работу. Мой компаньон, англичанин, прибыл сюда из Калькутты! Итальянцев просто-напросто обманули. Они направлялись в Гарибальдийский легион, а его просто не существует. Они чрезвычайно возмущены. У нас случаются открытые бунты. Однажды пьяный капрал повел нас на учения. Он останавливал весь отряд только потому, что один из нас недостаточно хорошо маршировал. Он начал оскорблять нас словами, смысл которых я не знал, а когда мне их объяснили, я не хотел поверить…Вместо того чтобы сделать из этого урок, он продолжал нас оскорблять до тех пор, пока один итальянец, уже в возрасте, не стал протестовать. После бурного шума капрал просил нас не говорить об этом никому ни слова».