Иностранный легион - [168]
Первое письмо Левинского К.Г. Балмасову С.С. от 8 мая 2002 г. из Лиона, документ хранится в личном архиве автора «Дорогой друг Сергей!.. Прошу извинения за такой продолжительный срок моего молчания.[709] Должен признаться, что после операции на язык,[710] я все еще не пришел «в себя», так что прошу Вас меня еще раз любезно извинить. Особого для пишущейся Вами книги у меня нет, но как только буду чувствовать себя лучше, обязуюсь Вам прислать «эпизоды моей жизни во Французском легионе». Буду писать эпизодами, если чего найдете интересным, корректируйте и употребляйте по Вашему желанию. Скажу только, что по выходу из Легиона я, находясь на корабле, идущем из Алжира во Францию, выбросил в море все свои медали, а как только сошел на берег, сжег свою военную форму и напрочь порвал все связи с военщиной. Имел десяток фотографий легионного периода, но раздал желающим, и если чего найду, то пришлю Вам. Если Вас не затруднит, будьте любезны мне прислать вырезки из газет и журналов, о которых Вы упоминаете.[711] С искренним и дружеским приветом, Костя Левинский. P.S.: В дальнейшем называйте меня просто «Костя».
Письмо второе Левинского К.Г. Балмасову С.С. от 18 июля 2002 г. Данный документ хранится в личном архиве автора «Дорогой друг Сергей! Мне стало немного легче, и напишу Вам некоторые подробности о том, как я попал во Французский иностранный легион. Сначала о том, какая была у нас «обстановка». В 1944 г. я бежал из концлагеря и присоединился к наступавшим американцам. С ними и встретил победу. Будучи во вспомогательном батальоне американских вооруженных сил на юге Франции, совершенно того не ожидая, встретил своего троюродного брата. Он был лейтенант, бывший командир батальона, попавший в плен со своим полком в начале войны. Вместе с уцелевшими солдатами и офицерами полка он репатриировался на Родину. Под наплывом чувств и находясь в собственной среде между «офицерами», я согласился ехать с ними, т. к., по словам добродушных на вид советских офицеров и «уговаривающих» американцев, приехавших увещевать нас вернуться, «все там изменилось»… Иосиф Виссарионович Сталин распускает колхозы… Заживем иначе… Но не теряйте из виду, что страна разгромлена, и берите с собой вплоть до нитки-иголки. Это были слова, которые кольнули меня в зад. Ехали, конечно, в переоборудованных из товарных в пассажирские вагонах, но с вагоном-рестораном для «офицерства». Там было положено «вращение» и мне, как «брату офицера». После переезда франко-немецкой границы что-то наши гармонисты приуныли, и песен обычных не стало слышно. Зайдя после переезда франко-немецкой границы в офицерский вагон, я вдруг увидел, что ни у кого из «офицеров», кроме брата Юрки, комбата, не стало погон. Тут я должен вернуться к отправке репатриированных. Американцы, по своему обычаю к смертникам, предлагают им перед смертью все, что угодно, от сигареты до шикарнейшего обеда. Так и для «возвращенцев» было предложено по 2–3 полных комплекта обмундирования. Кроме того, из солдатского ларька дали много разных вещей: носовые платки по l0 штук ценой l0 центов, часы за l доллар и т. п. Конечно, в Лейпциге, где уже командовал СМЕРШ, у нас все было отобрано солдатами вплоть до нитки. Силой заставили поменять наши новенькие американские сапоги на старые изношенные немецкого производства. Они были сняты с немецких солдат. Нас, как преступников, поставили под конвой. Смершевцы свалили все отобранное у нас добро на подводы, сели на них, а нас погнали пешком до Дахау. Там, при нашем приеме, получилась милая небольшая «разминка». Нас приняли за 3-ю дивизию Русской освободительной армии генерала А. Власова и сначала хорошенько попинали и подубасили под матюки и свист. Услышав от советского конвоя, завешанного медалями до пупа: «Детки, кто туда войдет, тот живым не выйдет», я решил бежать, чтобы спасать свою жизнь. В Дахау «под фашистский шумок»[712] смершевцы расстреляли немало истинных и мнимых власовцев. Кроме того, по словам конвоя, в СССР репатриантов ждал не менее «милый» прием: «главарей» обещали расстрелять, а «малую рыбку» отправить за Урал в концлагеря, «чтобы все собаки-предатели сдохли!». Переговорив с десятком «храбрых», нашел одного из всех, который решился бежать вместе со мной. Вот так, со всеми перипетиями, где наглостью, где угрозами, преследуемые смертью, через паровозные тендера, в угольной пыли и в воде, мы вдвоем добрались до Марселя. Но и здесь уже не было спокойно: НКВД и СМЕРШ имели во Франции и вообще по Европе полную волю на улицах и в домах задерживать, даже в присутствии превосходящих сил французской полиции под «прикрытием Ялты» российских «невозвращенцев». Так 9 июня l945 г. мы оба стали под номерами 2б485 я и 2б484 он легионерами. Судьба наша в Легионе была разной, как и при выходе из него. Но об этом потом. После Ялтинской конференции во Французский легион было запрещено набирать 4 национальности: американцев, французов, англичан и в особенности советских. Это произошло по настоянию Иосифа Виссарионовича Сталина, в границах 1939 г., что, конечно, не соблюдалось. Власовцы и все те из бывших граждан СССР, кто с оружием в руках боролся против коммунизма, а также кого немцы угнали на принудительные работы и советские военнопленные подлежали отправлению «домой». «Союзники» СССР по антигитлеровской коалиции пытались делать это «демократически», то есть убеждениями, но большей частью это происходило с помощью применения силы. Те же американцы и англичане не останавливались перед применением оружия, чтобы передать бывших советских граждан на Родину. Есть достаточно доказательств насильственной выдачи Советам россиян американцами, англичанами и французами в 1944–1947 гг., так что в Легионе не могло в то время быть зарегистрированных лиц: ни русских, ни армян, ни белорусов и т. д. выходцев из СССР, а таких были тысячи. Так что этим «беспризорным» оставалось одно: идти под эгиду «Legio — Patria nostra»,
