Иностранные корреспонденты в Москве - [5]

Деньги

Несколько лет назад я добивался от советских властей разрешения пожертвовать гонорар за книгу моего покойного отца в пользу Флоренции, пострадавшей в 1966 г. от наводнения. Трудности заключались в том, что власти не хотели переводить советские рубли в итальянские лиры, поскольку такой перевод был им очень невыгоден. Желая все же добиться своего, я решил привлечь к этому внимание итальянской общественности и обратился к московскому корреспонденту газеты "Унита" Адриано Гверра с просьбой опубликовать заметку о моем деле.

- Чего же вы хотите? - искренно удивился г-н Гверра: - Ведь советское правительство не может менять рубли на валюту, это крайне невыгодно. Я сам получаю только триста валютных рублей в год, а остальное советскими рублями.

Я не мог сразу понять в чем дело, почему итальянская газета платит своему корреспонденту советскими рублями. Но г-н Гверра, желая вызвать мое сочувствие тому, что он получает так мало в валюте, объяснил, что платит ему не газета, а советское правительство, которое не жалеет советских рублей, но скупится на валюту. Я был поражен не столько даже тем, что советское правительство содержит иностранного корреспондента, а тем, что тот сам сообщает об этом с такой легкостью и предлагает мне посочувствовать, что ему мало платят. Я мог только ответить, что советую ему из коммунистической "Униты" перейти в буржуазную "Корьере делла Сера", которая, очевидно, сама будет платить ему в лирах. Далее говорить о моем деле, как я понял, было бесполезно. Через несколько дней я говорил о своем деле с секретарем Общества советско-итальянской дружбы г-ном Старковым. Он также сослался на трудность обмена рублей на валюту, поскольку государство наше очень нуждается в валюте.

- Это все же не мешает платить часть жалованья корреспонденту "Униты" в валюте, - сказал я. "Ну, - возразил Старков, - вы неправильно называете это жалованьем, это скорее помощь". И желая доказать свое превосходство в этом терминологическом споре, добавил: "Я хорошо это знаю, поскольку я сам раньше давал эти деньги в конверте прежнему корреспонденту".

Впоследствии я решил посмотреть, что пишет в "Уните" корреспондент, получающий валюту в конверте. В 1969 г., например, когда в советской печати было запрещено даже упоминать "культ личности", он писал, что "в СССР на страницах печати дискуссия о сталинизме сильна, как никогда", а в 1970 г. двух молодых итальянцев, которые устроили демонстрацию в защиту коммуниста Григоренко, назвал "членами профашистской организации".

Агент

В ноябре 1968 г. сотрудник АПН Борис Алексеев возвратил мне заказанные ранее агентством статьи и сказал, что никаких дел со мной АПН больше иметь не будет, поскольку они получили такое указание от КГБ.

Тем не менее, весной следующего года мне позвонил человек, который назвался Эннио Люконом, корреспондентом французской газеты "Пари-жур", и сказал, что он звонит из АПН и что ему рекомендовал встретиться со мной Борис Алексеев, как с человеком, который хорошо знает неофициальных московских художников. Я немного удивился, но предложил ему приехать через несколько дней. Г-н Люкон оказался человеком лет сорока, с рыскающими глазами, обильной жестикуляцией и торопливой речью. Он сообщил, что договорился с одним французским издательством написать книжку о современной русской живописи, должен уже сдать ее через месяц, но у него нет почти никаких материалов, и он хотел бы купить их у меня. Я ответил, что не буду продавать ничего ему лично, но мог бы заключить какой-то формальный договор с его издательством.

- Да нет, давайте прямо со мной, - горячо убеждал меня г-н Люкон, - вы получите много-много долларов, и все останется между нами. Я сказал, что именно этого хотел бы избежать, но если издательство по рекомендации Люкона заключит со мной договор, я предоставлю материалы и напишу некоторые разделы книги, и мы выступим как соавторы. При этом я показал часть своих материалов.

Г-н Люкон сообщил, что зайдет еще и принесет свои материалы по русской живописи. Этими "материалами" оказались преимущественно фотографии самого г-на Люкона, на которых он был снят вместе с Софией Лорен и Марчелло Мастроянни, что, по его словам, должно было свидетельствовать, что он порядочный человек. Я сказал, что все это прекрасно, но имеет только косвенное отношение к русской живописи. Но о живописи разговора уже не было, вместо этого г-н Люкон показал мне статью Шуба, о которой я уже упоминал здесь, и спросил, знаком ли я с Шубом и не знаю ли, кто этот русский друг. Я ответил, что не знаю.

Тогда г-н Люкон спросил, не могу ли я собрать ему материалы для его новой книги, на этот раз о настроениях среди московских писателей, вновь обещая мне "кучу долларов". Это постоянное навязывание долларов беспокоило меня, поскольку я знал, - а г-н Люкон, давно живущий в России, тоже знал это, - что получение советскими гражданами валюты помимо официальных органов считается уголовным преступлением.

Я любезно сказал наконец г-ну Люкону, что ничего не хочу вместе с ним делать и писать. На некоторое время он исчез, а через несколько дней КГБ сделал у меня обыск и изъял материалы о художниках, которые я показывал г-ну Люкону. Тем не менее, через несколько месяцев я у себя в деревне получил от него письмо, где он предлагал издать мою книжку "Просуществует ли СССР до 1984 года?", о которой якобы прочел в "Нью-Йорк Тайме", а также хотел получить рукописи остальных моих книг. Он изъявлял также готовность приехать ко мне в деревню, хотя она находится в 170 км от Москвы, куда иностранцы не могут ездить без специального разрешения. Я ему ничего не ответил, однако, по возвращении моем в Москву, он тут же мне позвонил и начал домогаться новой встречи.