Иномерники - [4]

«Давление падает», – доложил Тойво. «Вижу, – отозвался командир. – Мы же на тренировочной машинке, у нас нет серьезной герметизации. Так, одна видимость».

«Возвращаться нужно скорее, что-то тут не так… Это похоже на космос, и… как не-космос», – почти с отчаянием отозвалась Гюльнара.

– Гюль, выводи нас отсюда, ты же у нас пилот! – почти заорал в динамиках Тойво. Его состояние приближалось к откровенной панике. – Пилотной практики в тебя больше всего запихали.

Собственно, по психологическому складу, по обученности и по штатному расписанию именно она должна была найти в окружающем дверь или окошко, чтобы вернуться в обычный мир.

Она расширила пространственное восприятие, муть вокруг никуда не делась, но ощущения стали подавать ей информацию о том, где они сейчас оказались. Это была очень странная среда, не чистый вакуум, не облако какой-то туманности, не взвесь неких частиц… Это было что-то совсем странное.

«Защитные маски подключить, мы теряем активность», – скомандовал Костомаров.

«А они заряжены?» – с беспокойством отозвался Тойво.

Масками, в общем-то, вмонтированными в шлемы, обычно пользовались, когда выходили в высокие, разреженные слои атмосферы. Для космоса использовались антигравитационные челноки с полной герметизацией, но они же находились в тренировочной машине, тут заправлять дыхательные приборы не требовалось просто потому, что они механически никуда не должны были перемещаться, поскольку накрепко прикреплены к фундаменту во вполне земном тренировочном зале.

Оказалось, именно потому, что дыхательными приборами никто не пользовался, они были заправлены. Воздух живительной струйкой влился в легкие, которые уже ощущали кислородный голод. Гюльнара почувствовала облегчение, едва подтянула ремешок маски. В голове посветлело. Она стала раздвигать восприятие пространства, в котором они оказались. И вдруг нашла.

Один участок того, что их окружало, был теплее, чем остальные. Каким образом она это поняла, никто из них не смог бы объяснить. Но она это определенно… увидела?

Командир разобрался раньше и быстрее, он резко рванул ходовые системы их машины в ту сторону, которая привлекла внимание Гюльнары.

«Всем – спокойно, думаем о доме, думаем и представляем наш тренировочный зал, свою каюту… Родных, черт побери, вспоминаем! Мы идем домой!.. – почти рычал Костомаров. И уже на самом дне его подлинных впечатлений и мыслей билось в такт пульса еще одно соображение: – Если из этого хоть что-нибудь выйдет… Потому что на второй заход у нас уже не остается энергии».

3

В конференц-зале собрались почти все. И вымотанный до полной обессиленности экипаж, и начальство, и техподдержка. Начальство представлял сам директор школы антигравиторов Андрон Томазович Мзареулов, седой и довольно грузный для бывшего гравилетчика, никогда не хватавший, как поговаривали, звезд с небес, но удерживающий школу на плаву по той простой причине, что аварий и разных чрезвычайных происшествий с его выпускниками происходило куда меньше, чем с выучениками других школ, впрочем, он говорил, что это – чистой воды везенье.

Справа от него сидел, как всегда, аккуратно одетый Тарас Осипович Венциславский, по-настоящему он числился в Министерстве науки, но уже так давно прибился к Мзареулову, что курсанты удивлялись, если видели его отдельно от директора школы. Слева находился Курт Теодор фон Мюффлинг, настоящий барон, наблюдатель из Евросоюза, неплохой мужик, которого все в глаза называли Федоровичем. Когда Россия включилась в общеевропейскую космическую программу, наблюдателей этих появилось видимо-невидимо везде и во всех школах, имеющих отношение к космосу. Считалось, что барон – еще не самый скверный вариант, в других школах эти европейцы пробовали чуть ли не директоров дублировать на том основании, что они подкидывали солидные бюджеты на обучение. И еще они поставляли и впрямь хорошую технику, с которой для обучения курсантов у России, как всегда, бывало худо.

За большим столом сидела Анита Келлерман, наблюдатель от американской космопрограммы, это уж, как водится, обязательный элемент, пусть бы и нежелательный по большей части. Неподалеку от нее расположился наш генерал от Министерства обороны, тоже на том основании, что они кое-какие денежки давали, Вадим Николаевич Желобов. И между ними, как некий вкладыш, бочком и не очень уверенно обосновался зам. Мзареулова по науке Никита Павлович Масляков, совсем уж туманная личность, составлявший с генералом удивительную пару, потому что настоящей наукой в школе отродясь никто ни разу не пробовал заниматься, по крайней мере – внешне.

Ну, может быть, кроме Сердола Коломийца, парня самой непонятной и невразумительной национальности, которого все называли Сергеем и который иногда разражался неплохими официальными докладами, а еще Мзареулов использовал его для необязательных и торжественных представительств. Он неплохо ладил со всеми, но особенно тяготел к личному представителю далай-ламы в их школе, а именно Пачату Дахмиджиру, кажущемуся вполне светским буддийским монахом, рассеянным в поведении, порой изрядно закладывающим за воротник, казалось бы, совершенно лишней фигурой на данной местности. Но все знали, помимо прочего, что он совершенно уникальный и знающий полиглот, говоривший, кажется, на двадцати языках очень хорошо и еще на двух дюжинах чуть похуже, как он признавался, будучи в подпитии. Формально он тоже что-то отсылал в некие инстанции, какие-то доклады, какие-то рапорты… Что это были за доклады и рапорты, не мог придумать и понять даже Венциславский, самый большой спец по необязательным и глупым бумажкам, какого только можно вообразить.