Иногда - [2]

Едва различимый шорох заставляет вскочить на ноги, стряхивая с мышц усталость, как капельки влаги - прямо надо мной взметнувшийся темный силуэт горного зверя. Размером и повадками он похож на земного барса, только морда более вытянута. Увернувшись от прыжка, тут же - еще в полете - бью зверя кулаком между глаз. Тот, оглушенный, грузно валится на камни. Необычайно красивое, грациозное животное - все, чем прекрасна кошка, присуще ему троекратно. Загадочный блеск глаз, мягкие лапы, изгиб тела, манящий взгляд совершенством линей, - однако любоваться им нет времени. Пока он не пришел в себя, хорошо бы уйти подальше, да еще не помешало бы запутать след, что бы не драться с ним еще раз.

Солнце почти в зените - надо спешить.

На вершине горы среди скал и камней я безошибочно нахожу почти круглый провал метра три в диаметре - я смог бы его отыскать на ощупь ночью, в кромешной тьме, будь даже мертвецки пьяным. Вертикальным колодцем он уходит вниз, внутрь горы.

Закрепив на краю веревку, я погружаюсь в темноту провала. Что-то внутри подсказывает мне за что взяться, обо что опереться, куда поставить ногу - уже здесь я начинаю не принадлежать себе.

Коснувшись дна, я бросаю веревку и сажусь, скрестив под собой ноги. Жду.

Солнце ползком достигает зенита, и по мере этого движения, так же неспешно, вниз по стене колодца опускается круг солнечного света. Он освещает все щели и выщерблены, по которым я только что полз.

Едва только луч достигает дна - с легким шорохом из трещины, похожий на голову анаконды, выходит огромный бледно-зеленый бутон. Он томно потягивается в лучах солнца - как кошка, как женщина - и вдруг раскалывается на несколько крупных лепестков. Медленно и изящно, подобно рукам балерин, лепестки расходятся в разные стороны, обнажая нутро ярко-розовое, нежнее и мягче лучшего бархата. Миллионы микроскопических ворсинок колышутся, впитывая солнечный свет. Одна за другой, волнами, от центра до самых кончиков лепестков прокатываются светло-фиолетовые полосы. В центре, как на большой глубине водоросли, шевелятся крупные сочно-оранжевые тычинки. У корней их выступают хрустальные капли вязкой жидкости, сверкают на солнце и скатываются к краю...

Все это время я сижу в стороне, прижавшись спиной к холодному камню стены, боясь ненароком задеть край цветка, заполонившего собой все дно колодца. И нет в моей жизни секунд большего счастья, чем эти зачарованный, я не могу оторвать взгляд от этого зрелища. В такт с волнами на цветке, по моему телу прокатываются сладкие судороги...

Когда же солнце прошло зенит, и круг света нехотя начал взбираться вверх по противоположной стенке колодца, цветок так же грациозно сомкнул свои створки и спрятался в щель.

Я встаю, и оцепенение, как шерстяной плед, сползает с меня на пол. Все кончилось - я берусь за веревку и лезу наверх, догоняя солнечное пятно.

С вершины горы я бросаю взгляд на путь, пройденный мною за первую половину дня: каменистый склон, за ним живой лес, дальше пустошь с парящими над нею дракончиками, и только где-то далеко-далеко, на самом горизонте, - станция. Все это расстояние мне предстоит пройти снова. Только теперь уже мне не понадобятся нож и щит - я знаю, что ни один горный зверь не посмеет наброситься на меня из-за скалы, живые лианы расступятся передо мной, уважительно пропуская, и лихие дракончики, глядя с небесных высот, не посмеют тряхнуть хвостом, а только проводят взглядом.

Я это знаю. А еще я знаю, что вернувшись на станцию я упаду без чувств и тут же усну, а завтра утром начнется простой рабочий день, каким нет числа. Я буду что-то изучать, измерять, записывать - сейчас я даже не знаю, что именно, сейчас мне на это плевать - и так продлиться несметное количество дней... До тех пор, пока я вновь не смогу себе это позволить...