Иногда оно светится - [23]

«Превратить его в домашнего питомца?»

«Нет, всего лишь сделать из него человека. Он не машина, во всяком случае пока. Я чувствую это»

«Ну что же, тогда мне остается только пожелать удачи, верно?..»

Я вернулся на кухню, взял бутылку вина и поднялся на верхний ярус. Солнце горело в зените, море разгладилось до такой степени, что выглядело как туго натянутое полотно. Обычно я не позволял себе пить до заката, но тут не сдержался — налил сразу полстакана и влил в себя быстрыми глубокими глотками. Пить так «Шардоне» — признак дурного воспитания, но я почти не почувствовал вкуса.

— По-моему, все это нехорошо закончится, — сказал я по-герхански, — Или он выведет меня из себя или я сам загоню его в могилу.

Мы разные как лед и огонь, мы не сможем отыскать связующую нить — теперь я видел это четко. С безжалостной резкой четкостью, которую может дать только оптический прицел. С другой стороны, — я вздохнул, — мне нет до него дела. Он всего лишь забавный Котенок с искалеченной жизнью, но скоро он исчезнет — с маяка и из моей жизни. И не оставит ни малейшего следа, если не считать испорченной ванны. Я пытался наладить с ним контакт? Пытался. Хотя был бы куда более прав, если бы с самого начала хорошенько пересчитал ему кости и связал. Нечего усложнять отношения пленника и тюремщика, даже если пленник не похож на пленника, а тюремщик давно забыл, что значит держать оружие в руках.

Это не мое дело.

Я сидел так до заката, почти не прикасаясь к вину, глядел на море. А на что еще глядеть здесь? Пару раз брал в руки сенсетту, но настроение не шло, вместо мелодии получалась полная непотребность. Я с отвращением спрятал ни в чем не повинный инструмент обратно.

Когда за стеклом сгустилась темнота и стало неуютно сидеть и пялиться на звезды, я спустился вниз. Есть не хотелось, но я по привычке приготовил ужин. Надо было чем-то занять руки, раз не получалось занять голову. Я открыл консервы — на этот раз с фасолью, нарезал хлеб. Хлеб был ненастоящий, обычный пресный концентрат, но я умел и из него сделать неплохое блюдо. Если заниматься чем-то долго, или отвалятся руки или научишься делать это что-то хорошо. Готовить я никогда особо не любил, но этому пришлось научиться. Есть холодные консервы каждый день — значит издеваться над собой.

Я перетер фасоль с луком, добавил концентрат сыра. Настоящего лука на маяке не было, я пускал в дело один вид водоросли, который обитал на небольшой глубине. На вкус было очень похоже. Потом пришел черед специй. Тут уже пришлось задуматься. Специй было припасено много, половина большой полки, я брал понемногу то из одной баночки, то из другой и осторожно смешивал. Со специями надо держать ухо востро. Щепоткой больше — и получится такая гадость, с которой и находиться в одной комнате будет сложно. Что ж, иногда и графу приходится примерять на себя поварской колпак…

Позади меня тихо скрипнула дверь. Я сделал усилие чтоб не повернуться.

Взял склянку с базиликом, придирчиво понюхал, слизнул несколько крупинок с крышки. Сладковато немного, но в общий букет уляжется.

Он сделал два шага. Космос, если бы не скрип двери, я бы его не услышал, Котенок и в самом деле передвигается бесшумно, когда хочет. Но я был наготове. Коридор был небольшим, поэтому он сделал только два шага. Сделай он третий — упрется мне в спину. Поэтому он замер и стоял неподвижно с минуту. Набирается решимости? Или ждет, когда подвернется подходящий момент полоснуть меня чем-то острым по шее? Отставляя на полку банку, я на секунду повернул ее так, чтобы увидеть отражение за своей спиной. Котенок маленькой тенью застыл на пороге. Полы халата, слишком длинного для него, тянулись по полу, рукава обвисли почти до колен. Я боялся сделать лишнее движение чтобы не спугнуть его, мои пальцы тронуло изморозью.

Когда мне было десять лет, мы с братом нашли лисью нору. Это было на Герхане, лисы там хоть и прижились, но человека боялись как огня и редко покидали свои убежища до темноты. Нору мы нашли случайно — кто-то из нас наступил на нее и провалился по колено в прелую листву. Нора была глубокой и темной, при всем желании мы не могли дотянуться до ее дна. Там был лисенок, маленький всклокоченный зверек, сжавшийся в комочек, только черные глазки-бусинки недовольно сверкали. Мать, видно отлучилась, оставив его на хозяйстве.

— Давай достанем лисенка! — предложил брат, — Смотри, какой рыженький…

Сам он не шел, лисенок хоть и был мал, но уже успел понять, что от человека не стоит ждать ничего хорошего. Он настороженно наблюдал за нами и мне казалось, что на его острой крошечной мордочке смесь любопытства и страха. Добраться до него мы не могли, оставалось только выманить его. Но у нас не было ничего подходящего с собой.

— Может, сам выйдет? — задумался брат, — Протяни ему руку!

— А почему я?

— Ты младше, может к тебе он охотней пойдет. И рука тоньше.

В тот момент логика показалась мне убедительной. Я лег на холодный липкий мох и протянул лисенку руку ладонью вверх. Мне очень хотелось чтобы он вышел ко мне, я стал говорить успокаивающие слова и подмигивать ему. Лисенок озадаченно чихнул, потом испуганно забился в самый угол и замер, блестя глазами. Ему было страшно. Я был терпелив, даже в том возрасте. Я лежал больше часа с вытянутой рукой, пока кости не стало ломить от боли, а поясницу трясти от холода. Стояла осень и лежать на мокром мхе не стоило. Брат дышал мне в затылок, он тоже как зачарованный смотрел на зверька.