Иногда оно светится - [10]

Это был кусочек чужого мира, размером чуть больше, чем мой спальный отсек. Не просто чужая территория, здесь все пахло чужим и незнакомым. Даже воздух здесь был не такой, к какому я привык. Я знал, что увижу. Но на всякий случай держал в руке оружие. Если придется кого-то добивать, лучше это сделать сразу.

Внутри капсулы был всего лишь один отсек. Три противоперегрузочных ложемента, неуклюжих и непривычных. Все три пустые. Мертвые и черные экраны глядели на меня слепыми глазами. Панели управления, очень неудобные, едва подсвечивали тусклыми огнями. Источник энергии видимо еще не до конца исчерпал себя. Но на освещение его не хватало или же вышли из строя аварийные осветители. Я словно спустился в утробу большого гибнущего животного. Время от времени что-то грозно шипело и трещало, это было как последние вздохи.

Свесившись по пояс, я включил фонарик и повел лучом света, стараясь нащупать хоть что-то. Волосы лезли в глаза, я раздраженно смахивал их той же рукой, в которой держал фонарик, другой отчаянно цепляясь за край вырезанного отверстия.

Пусто? Что ж, всякое случается. Возможно, сошедшие с ума механизмы отстыковали спасательную капсулу и отправили ее в последний безнадежный полет, даже не догадываясь, что все, кого стоило спасать уже давно осели пятнами пепла на полу. Бездушный осколок чужой жизни, чья-то стальная надежда. Мертвый кусок металла.

Я потянулся к карману за сигаретами, но рука замерла еще прежде, чем я вспомнил, что оставил сигареты в рубке «Мурены». Капсулой кто-то управлял! И это был не автопилот, я вспомнил редкие и неумелые всполохи двигателей, последнюю отчаянную попытку вынуть корабль из штопора. За штурвалом, как бы он не выглядел, сидел человек. Не человек — кайхиттен.

Я постучал по полированному внутреннему покрытию фонариком. Стук получился приглушенный, вибрирующий.

— Выходи. Буду стрелять.

Никто не отзывался. Я продолжал водить фонариком. Пол был усеян тем, что еще недавно составляло часть приборных панелей — острые алмазины битого стекла, осколки пластика, непонятные металлические предметы. Когда умирает человек, это всегда уродливо, в смерти самой по себе нет ничего возвышенного и красивого. Это относится и к кораблям. Гибнущий корабль — это пока еще держащаяся вместе куча хлама, которая может рассыпаться в любой момент. Когда глядишь на него изнутри, в голову не приходит ничего поэтичного, хочется лишь убраться из этого бардака как можно скорее. Ходить внутри мертвого корабля — то же самое, что карабкаться по венам какого-нибудь огромного, но уже не опасного животного. Хотя мертвые приборы не издают трупного запаха и даже провода, расплавленными веерами слипшиеся вдоль стен, не умеют коченеть. Я хотел уйти отсюда поскорее.

Луч фонарика наткнулся на что-то темное и продолговатое. Я напрягся. Свет серебристо заиграл на металле, потом матово осветил кожу. Человеческую кожу. Розовую, покрытую полосами грязи.

— Ну вот.

Я направил логгер на неподвижно лежащее тело. Вероятно, кайхиттен был на ложементе, когда капсула врезалась в море. Чудовищный удар разорвал крепления, вывернул наизнанку начинку фиксаторов. Пилота сорвало со своего места, ударило о стену, после чего он упал и, видимо, больше уже не шевелился. Темная фигура лежала ничком, лицом в пол.

Я оскалился. Будто уже видел то, что не высветил мой фонарик. Белоснежные пластинки черепа, грязно-серое месиво мозгов, черные густые лужицы крови. После такого удара человек уже не кажется красивым. Знакомое ощущение, ощущение чьей-то смерти тронуло меня, будто провело когтистой лапой по груди. Знакомое прикосновение. Ласка забытых времен.

Взяв фонарик в зубы, я перевернулся в воздухе и спрыгнул вниз. Удар легко отдался в ступнях, я успел спружинить. Кайхиттен лежал совсем рядом, я видел литые пластины его брони, эти чудовищные шипастые лепестки, которыми можно орудовать не хуже, чем настоящим оружием.

Я сделал два шага по направлению к нему. Зачем? Запоздалая злость тонкими тисками сдавила виски. Проваливай, Линус. Что за детский кретинизм? На трупы давно не смотрел?

Яркий конус света скользнул по чьей-то узкой и худой спине, между металлом светились острые бледные ребра. Кожа была бледной, такой не увидишь на Герхане.

Капитан корабля? Я нахмурился. Не похож. Лица я не видел, но судя по сложению кайхиттен был молод, не старше двадцати-двадцати пяти. У кайхиттенов частенько был недостаток опытных пилотов, редко кто проживал достаточно долго чтобы считаться опытным, но юноши космическими кораблями не управляют, это я знал совершенно точно. Почему же тогда нет капитана? Не успел забраться в капсулу? Может быть.

Я вздохнул. Приключение закончилось.

Предстояла самая неприятная его часть — пустить капсулу на дно. Можно было бы и обойтись без зарядов, просто прожечь лазером несколько дырок в дне, но я предпочитал все делать наверняка. Ни к чему оставлять болтаться по морям этого Летучего Голландца с трупом на борту.

Впрочем, это была еще не самая неприятная часть.

— Посмотрим на тебя, незваный гость.

Я подошел ближе, поморщившись обхватил кайхиттена поперек его стального панциря и перевернул на спину. Я искал документы, знаки отличия, награды. Они могли бы подсказать, как он здесь очутился. Я взялся осторожно — чтоб не забрызгать свои вещи кровью.