Иное... - [24]

Я крутила, крутила кран… сначала вправо, потом влево, уже догадавшись, что вода не перестанет течь и кран сломался. А кран лишь протяжнее гудел, трясся, будто намеревался оторваться от стены и улететь отсюда. Мои джинсы и футболка уже набухали от этой ржавчины, а я чувствовала как от обиды, и боли в спине, голове и руках, еще обильнее текли слезы из моих глаз. Но когда внезапно унитазы вновь забарабанили, затарахтели и выплеснув из себя очередную студеную массу фекалий плюнули все это на пол, я и вообще от злобы и обиды громко закричала… Обзывая того, кто это творил со мной самыми последними словами, забарабанила кулаками об бетонную стену, захлюпала ладонями об распухшее, коричневое месиво вещей, полных ржавой воды и кала.

— Чтоб тебя, чтоб тебя, — кричала я не в силах с собой справиться, и схватившись руками за край раковины потрясла ее, намереваясь вырвать из стены.

Еще пару минут я бунтовала, пару минут бесновалась… и вдруг затихла, закрыла глаза и глубоко задышала, стараясь успокоить себя.

И в этой гудящей, тарахтящей и булькающей пустоте, в этом одиночестве я услышала далекий, знакомый и дорогой мне голос Андрейки:

— Ступай вперед Олечка, и будь смелая и сильная… ничего не страшись, девочка моя!.. Лишь те, кто, не страшась идут к намеченной цели, остаются победителями.

Я тотчас открыла глаза… открыла и подумала, что не имею права проявлять слабость, хотя бы ради этого человека, который уступил мне свое место, даровал мне право приобрести иное… новое состояние.

Я посмотрела на свои исполосованные вены, и улыбнулась… кровь с них не бежала, я была сухая.

А фекалии в комнате и окно, с проклятыми шпингалетами — это несомненно новое испытание, которая я должна преодолеть.

И я его обязательно преодолею, Андрейка!..

Глава седьмая

И тогда я протянула руки, подставила их под ржавую воду, и, набрав полные ладони рыжеватой жидкости, умыла свое лицо.

Умыла и убрала с него всякую злобу, печаль… всякое уныние. Оставив на нем лишь желание вести этот бой до конца… до победного конца!

Надо, судя по всему, здесь все отмыть, ведь находится в этой вони невозможно, а открыть шпингалеты, как я уже убедилась, сразу не удастся.

Ну, а вещи… какая в принципе разница, какого они цвета: желтые в красно-коричневую крапинку или линяло-пятнисто-рыжие.

И пока я это обдумывала и полоскала в ржавых потоках майку и джинсы, отжимала и развешивала их на теперь немного вдавленном и лопнувшем посередине подоконнике, который явил из своих внутренностей сгнившие осколки дерева, пылевидную труху опилок и ржавые шапки кривых гвоздей. Унитазы еще раз издали тот пронзительный барабанный вопль и выплеснули из себя новые потоки экскрементов.

Громко плюхая босыми стопами по этим расползающимся водам, я пошла за той самой сально-шерстяной тряпкой. А взяв ее в руки, скривила лицо, передернула плечами и сплющила свой носик так, чтобы можно было дышать лишь через маленькие, оставшиеся щелочки, и принялась собирать разлившиеся жидкие массы. Я елозила тряпкой по полу и отжимала собранное в раковину, из коей эту гадость, не мешкаючи, уносила вниз та самая рыжая вода, не прекращающая, зычно тарабаня, выскакивать из носика крана.

Конечно, скажу честно, никогда до сего момента я не делала такую грязную, вонючую работу. И теперь когда я собирала эти нечистоты, и скидывая в раковину, пропихивала концом, сальной, отвратительной на ощупь, тряпки их размягченную массу в слив, я не просто морщилась, я отворачивалась и меня ужасно тошнило, а иногда начинало рвать прямо туда… в раковину… на тряпку. Однако вырвать я не могла… нечем было, ведь я ни ела, ни пила, ни хотела этого… потому, что была мертвая. И поэтому я подолгу стояла наклонившись над раковиной и протяжно, громко бекала, словно овца.

Вот…точно овца… Теперь я была не мокрая курица, а бекающая овца.

По-бекав так… я споласкивала тряпку и вновь принималась за свою отвратительную работу.

Чтобы волосы мне не лезли в лицо, я связала их теми самыми лентами-рукавами, что были раньше обмотаны возле моих запястий, предусмотрительно хорошенько прополоскав их под ржавой водой.

Уж и не знаю, сколько я так провозилась с этим полом, но стоило мне взяться за тряпку и уборку, унитазы перестали плеваться фекалиями и затихли. Наверно они наблюдали за мной и моими героическими усилиями.

Но когда, я, наконец, все собрала с пола, вытерла его насухо, помыла унитазы, протерла раковину, да прополоскав тряпку, пристроила ее на ведро, чтобы она могла просохнуть, в комнате сразу перестало вонять и даже запахло каким-то чистящим средством с добавлением хлорки.

Тогда я вновь подошла к окну, надела на себя просохшую майку, немного сдвинула на край, пока еще влажные джинсы и начала разглядывать окно, обдумывая, чем же можно подцепить эту голову рычага. Я разглядывала комнату в поисках такого… такого остренького, такого, чем можно проковырять дыру в подоконнике и быть может выковырять рычаг.

Но в комнате ничего такого не было, правда, в подоконнике торчали шляпки гвоздей, но смогу ли я их вырвать. Я ухватилась, большим и указательным, пальцами за шляпку гвоздя, а второй рукой обхватила правую и принялась тянуть его на себя, раскачивая из стороны в сторону, но гвоздь даже и не думал трепыхаться. А я добилась лишь одного, доломала свои оставшиеся, и без того раздробленные ногти, со слезшими остатками розового лака.