Иннокентий III и альбигойский крестовый поход - [8]

В Памье люди Раймунда-Рожера, графа Фуа, разрубили на куски одного каноника аббатства Сент-Антонен и выкололи глаза другому брату из той же обители. Вскоре приехал граф со своими рыцарями, шутами и придворными, запер аббата и его монахов в церкви, продержал там три дня без еды, а потом почти нагими изгнал из их собственного города. Этот «прежестокий пес», как его называет Петр из Во-де-Сернея, захватил церковь Уржеля и оставил от нее одни стены. Из рук и ног распятий его солдаты делали песты, чтобы толочь приправы на кухне. Их кони ели овес на алтарях, а сами они, напялив на статуи Христа шлемы и щиты, упражнялись, протыкая их копьями, как манекены при игре в квинтину[9].

Забавы рутьеров![10] Использование этих бандитских орд делало войну, жертвой которой была Церковь, еще более жестокой. Их можно было сколько угодно отлучать: в том, чтобы осквернять святые места и придавать своим грабежам привкус святотатства, они находили особый шик. Несмотря на все запреты и угрозы Церкви, графы Тулузы, Фуа, Комменжа, виконты Безье, сеньоры Беарна не могли обойтись без их услуг. Вассальные связи в их среде то ли были столь слабы, то ли с ними так мало считались, что военные обязательства, регулярно налагаемые на вассалов при пожаловании фьефов, давали гораздо меньше воинских сил, чем требовалось для нападения или защиты. Рутьеры были неизбежным злом. Церковь не понимала этого, видя в этих нанимаемых знатью грабителях всего лишь еретиков, которым платят за ее разорение, — в чем она заблуждалась. В некоторых местностях Франции рыскавшие там рутьеры, откровенные безбожники, сами нападали прежде всего на церкви и монастыри, привлекаемые хранящимися там сокровищами.

Знать с ее грубыми вожделениями была не единственным врагом клириков. Как, не экспроприируя сеньорий, которые держали города, епископства, капитулы и аббатства, могли бы богатеть и обретать независимость бюргеры? Конфликты их юрисдикции и интересов с церковными тоже выливались в жестокие кризисы. В 1167 г. жители Безье, убив своего виконта, набросились на епископа и выбили ему зубы. В 1194 г. бюргеры Манда выставили своего епископа за ворота. В 1195 г. горожане Капестанга были отлучены за то, что бросили в тюрьму и обобрали епископа Лодевского. А через три года горожане Лодева разграбили епископский дворец и вынудили того же епископа, приставив нож к горлу, даровать им вольности.

Повсюду, где сеньоры и бюргеры воевали с духовенством, они с восторгом привечали людей, во имя новой религии или некоего идеала высшей нравственности боровшихся с католицизмом и старавшихся вытеснить его. Проповедник катаров или вальденсов становился для них неожиданным помощником. Вскоре, благодаря смешению тяги к неизвестному и дилетантизма, в феодальной среде и в городах стало модным афишировать презрение к старому культу и приветствовать новый.

Граф Фуа, завидев процессию, несущую реликвии, оставался на коне и не склонял головы. Он жил в окружении сектантов. Его жена и одна из сестер принадлежали к вальденсам. Как-то раз в 1204 г. он находился в замке Фанжо, одном из оплотов ереси, с группой рыцарей и горожан. В его присутствии другая его сестра, Эсклармонда, вместе с четырьмя благородными дамами — своими подругами была приобщена к катаризму епископом Кастра Гилабертом. Они обещали впредь не есть ни мяса, ни яиц, ни сыра, а только постное масло и рыбу. Они обязались также не лгать, не клясться, навсегда воздержаться от всякой плотской связи и до самой смерти практиковать новую религию. Еретики велели им прочесть «Отче наш», возложили на них руки, а потом положили им на головы Евангелие. После этого все присутствующие простерлись ниц перед священниками, которые только что провели службу, и обменялись с ними поцелуем мира. Эта сцена через сорок лет была рассказана в инквизиции одним свидетелем.

Скандальная хроника, тщательно собранная монахом из Сернея, постоянно поминает графа Тулузского Раймунда VI. «Я хочу, чтобы мой сын вырос среди вас», — говорил он тулузским еретикам. Он уверял, что дал бы много сотен марок серебра, чтобы один из его рыцарей мог обратиться в их веру. Он с удовольствием принимал все дары сектантов; видели, как он простирался ниц перед их священниками, просил благословить его и обнимал их. Однажды, нетерпеливо дожидаясь солдат, которые не появлялись, он воскликнул: «Ну конечно, мир создал дьявол: ведь ничего не делается так, как я хочу!» Он заявлял епископу Тулузскому, что монахи-цистерцианцы не могут спастись, «потому что их паства испорчена роскошью». Он осмелился пригласить этого епископа прийти ночью в его дворец на проповедь альбигойцев. Однажды, находясь в церкви во время мессы, он приказал своему шуту подражать жестам священника — в тот самый момент, когда тот, обратившись к народу, пел «Dominus vobiscum»[11]. Наконец, говоря об одном еретике, плохо одетом и уродливом калеке, который жил в Кастре, он сказал: «Я предпочел бы стать этим человеком, чем получить титул короля или императора».

Были и более тяжкие факты. Один тулузский еретик осквернил алтарь церкви и совершил мерзкие святотатства. Он во всеуслышание говорил, что, когда священник во время мессы съедает гостию, его тело поглощает всего лишь демона. Арнольд-Амальрик, будущий руководитель крестового похода против альбигойцев, а в то время аббат Грансельва, потребовал от Раймунда VI кары за все эти безобразия. «За дела такого рода, — ответил ему граф, — я никогда не буду преследовать соотечественника!» Петр из Во-де-Сернея полагает, что вправе утверждать: Раймунд VI определенно примкнул к ереси. В военные походы он брал с собой альбигойских епископов, облаченных в мирские одежды: в случае тяжелого ранения они бы немедленно возложили на него руки.