Инквизитор. Охота на дьявола - [62]

— Хватит, я уже понял! — злобно рассмеялся Диас. — Ты мог убить меня сам, мог предоставить это ночным грабителям, мог запытать меня до смерти, мог сгноить в тюрьме. А поскольку ты ничего этого не сделал, а просто запер меня здесь, то я, очевидно, до гроба должен испытывать к тебе благодарность.

— Дурень, — вздохнул Бартоломе. — Я приказал следить за тобой, но ты решил, что проще меня прикончить, чем жить под надзором. Но я не стал бы губить твою жизнь из-за скряги-еврея и сумасшедшего могильщика.

— Я не убивал ни того, ни другого!

— Знаю, — тихо сказал Бартоломе. — Теперь я это знаю.

Диас уставился на него с немым удивлением. Бартоломе присел на краешек кровати у изголовья больного, не опасаясь, что контрабандист исполнит свою угрозу и действительно попытается его задушить.

— Выслушай меня, сын мой, — мягко произнес он. — В жизни каждого человека бывают ошибки. Это естественно. Иногда их можно исправить, иногда они влекут за собой гибельные последствия. К счастью, в твоем случае ничего непоправимого не произошло. Но я действительно виноват перед тобой, мой мальчик. Я и в самом деле подумал, что преступник — это ты. Тем более, что твое поведение подтверждало мои догадки. Но… позапрошлой ночью случилось еще одно убийство.

— И что же? — хмыкнул Диас. — Может, его тоже совершил я?

— Я думаю, ты никогда не знал погибшего. Это дон Диего де Аранда, блестящий молодой кабальеро. И, я уверен, он пал от руки того же злодея, что и старый ростовщик, и гробокопатель. Разумеется, ты не причастен к этому делу. Во-первых, ты, полумертвый, лежал здесь, а во-вторых, для такого убийства у тебя никогда не хватило бы ни умения, ни фантазии.

— Благодарю за лестную оценку моих способностей.

— Вот-вот, — улыбнулся Бартоломе, — ты был недоволен, когда я считал тебя преступником, теперь я тебя оправдываю — ты недоволен тоже.

— По крайней мере, теперь ты оставишь меня в покое?

— Да. Ты свободен, сын мой. Я думаю, Мерседес будет рада тебя видеть.

— И я… могу идти?

— Конечно. Дверь не заперта. Однако я не посоветовал бы тебе сразу же вскочить с постели и бежать подальше от проклятого монаха, который тебя так долго мучил. Ты еще слишком слаб для этого. Останься здесь еще дней на пять. Может быть, за это время ты перестанешь ненавидеть меня.

— Благодарю, — ответил Диас, с трудом встав с постели и неловко, одной рукой, набросив на плечи свой камзол, — но я лучше пойду.

— Санчо! — крикнул Бартоломе. — Верни нашему гостю его кинжал и шпагу! И проводи его до дома, иначе он свалится по дороге!

Диас сделал несколько нетвердых шагов к двери, но вдруг остановился и спросил:

— А «Золотая стрела»?

— Настоящий моряк, — улыбнулся Бартоломе. — Первый вопрос — о своем корабле.

— А «Золотая стрела»? — повторил Диас.

— Не беспокойся. Она, как и прежде, принадлежит тебе. Но я бы, на твоем месте, нашел для нее лучшее применение. Сейчас ты свободен, но запомни мои слова, сын мой, рано или поздно ты попадешься и не сможешь больше рассчитывать на снисхождение.

* * *

Дон Родриго де Маньяра принял Бартоломе в библиотеке. Благодаря обыкновению наводить справки о человеке, прежде чем побеседовать с ним, инквизитор знал, что дон Родриго был довольно образован. Он, так же, как в свое время и Бартоломе, слушал лекции в Алькала-де-Энаресе. Как и многие обедневшие дворяне, он хотел посвятить себя духовной карьере. Но неожиданная удача резко изменила его жизнь: пять лет назад внезапно скончался его богатый и бездетный дядя, оставив все состояние нищему студенту. Дон Родриго сразу же забыл о своем духовном призвании, а заодно и все, чему его учили в университете. Он обосновался в этом городе, и с тех пор его образ жизни ничем не отличался от образа жизни других молодых дворян. Только сотня томов, частично собранных самим доном Родриго, частично доставшихся от дяди, напоминала о его прежнем увлечении.

У дона Родриго были правильные черты лица, острый, проницательный взгляд, тем не менее, его нельзя было назвать красивым из-за шрама, наискось пересекавшего его левую щеку. К тому же, Бартоломе быстро удостоверился, что с ним очень трудно вести беседу из-за его неприкрытого сарказма, который не исчезал даже при разговоре с инквизитором, привычке отвечать вопросом на вопрос и пускаться в философские рассуждения.

— Чем могу быть вам полезен, святой отец? — осведомился дон Родриго, предложив Бартоломе сесть.

— Мне нужна ваша помощь, — начал Бартоломе как можно более доверительным тоном, — помощь человека, который близко знал дона Диего де Аранда.

— А вы уверены, что я его хорошо знал?

— Насколько мне известно, ваши пути часто пересекались.

— Пересекались — да. Но не шли рядом. И потому вам следовало бы поговорить с доном Аугусто де Акунья, а не со мной.

— Кто это?

— Секундант дона Диего.

— Во время дуэли с вами?

— И со мной, и с доном Альваро Велесом, и с де Геварой. Дон Диего и дон Аугусто были очень дружны, хотя я никак не мог понять, что они находят друг в друге. Один — дерзкий, резкий, порывистый, другой — сама скорбь этого мира. Но, может быть, дело было именно в том, что они такие разные. Они уравновешивали друг друга. Дон Аугусто удерживал дона Диего от мальчишеских выходок, дон Диего хоть изредка заставлял улыбаться этого плакальщика, вдыхал в него жизнь, понимаете? Не удивлюсь, если дон Аугусто теперь уйдет в монастырь, чтобы замаливать грехи этого мира, которым он, к слову сказать, под влиянием дона Диего, предавался не с меньшим усердием, чем все остальные.