Инквизитор и нимфа - [11]

— Нет, не в экспедицию. Хотя и в экспедицию, может быть, тоже. Потом… Я выхожу замуж, Марк.

Второй раз за день Марк Салливан услышал такое, от чего жизнь переворачивается вверх тормашками. Наверное, следовало что-нибудь сделать. Например, закричать. Или сигануть с шара. Он сухо откашлялся и спросил:

— За кого?

— За Фархада.

В ответ на недоуменный взгляд Марка Лаура нахмурилась:

— Ты его знаешь. Сам же нас познакомил тогда, помнишь? На новогодней вечеринке у Пресли. Он программист, с тобой одновременно заканчивал. Ты сказал, что он гений, а он тогда заржал: «Разве что гений места, если местом считать ближайшую пивнушку».

Марк порылся в памяти.

— Фархад? Фархад-иранец?

Наверное, Лаура почувствовала в его голосе что-то такое и немедленно ощетинилась:

— Его семья из Ливана. Но тебя ведь такие мелочи никогда не интересовали.

— При чем здесь это? Да будь он хоть с Марса…

— Он не с Марса. Его родители бежали из Бейрута. И два года торчали в лагере беженцев, пока не получили вид на жительство. А его старшая сестра там умерла. И только когда она умерла, им позволили поселиться в городе и выдали разрешение на работу. Но тебя все это не интересует. Зачем нам переживать за других? Центр вселенной Марка Салливана — это конечно же сам великолепный Марк Салливан и его многочисленные несчастья.

— Так. — Марк почувствовал, что начинает заводиться. — Ты вообще сейчас о чем?

— Ты знаешь, о чем. Если тебе угодно сидеть в деревне и упиваться обидой на весь мир — кто я такая, чтобы тебе мешать?

— И поэтому ты выходишь за Фархада-ливанца?

— И поэтому я выхожу за Фархада, да. Он, по крайней мере, меня любит.

— Я тоже тебя люблю, — тихо сказал Марк.

Он смотрел на запад, где тучи постепенно рассеивались. Струну орбитального лифта можно было принять за запоздалую молнию, отвесно и регулярно бьющую в одну точку. Раз за разом, в одно и то же место…

Тогда, полтора года назад, была осень. Лил дождь. Дорожка перед домом Марка — учительским коттеджем на задворках фанорской школы — размокла, ее усыпали раскисшие дубовые листья. Машина Лаури, новенький «лексус», почему-то все не заводилась. Лаури тихо ругалась за стеклом кабины. Водоотталкивающее стекло повесило над серебристой тушей «лексуса» ореол капель. Марк стоял на пороге и говорил себе, что надо подойти, рывком распахнуть дверцу, вытащить Лаури из кабины. Обнять и заставить остаться. Он уже почти решился подойти, но тут машина завелась… Все могло бы быть по-другому…

— Нет, не любишь. — Лаури упрямо прятала от него глаза. Она как будто решала некую задачу, пыталась доказать теорему — сначала себе, а уже потом ему. — Я очень хотела в это верить. И верила… долго, до глупости долго. А потом поняла, что тебе всегда было плевать на меня. Тебе только хотелось, чтобы ради тебя, такого вот неудачливого, дочь сенатора бросила к черту все: университет, работу, отца, друзей — и потащилась на край света. И я бы потащилась, если бы ты действительно меня любил. Но ты лишь в очередной раз тешил свое самолюбие… Ты ведь понимаешь, что я права?

Теорема сформулирована, доказательство изложено. В математике Марк всегда был сильнее, но здесь ему не на что было опереться. Вот разве что на утлое дно корзины, на сто метров влажного ночного воздуха… может, кому-то этого и хватило бы, но Марк не умел летать.

— Конечно. Ты всегда права. — Он развернулся к клоуну и громко спросил: — Вниз уже можно?

— Еще пять минут, — буркнул тот. — Катаем ровно полчаса.

— И знаешь еще что? — спросила из-за спины Лаура.

— Что?

— Я не поехала с тобой еще и потому, — прозвучал задыхающийся голос, — что мне больно и обидно было бы видеть, как ты заживо хоронишь себя. Прошло бы несколько лет, и ты стал бы угрюмым отшельником и запил, как твой дед. Или начал бы подкладывать бомбы, как твой дядюшка Шеймас…

Вот этого говорить уже не следовало, и Лаура замолчала.

Шар как-то странно бултыхнулся в воздухе, словно яичный желток в скорлупе, и начал снижаться. Отчетливее затемнели древесные кроны. Листья блеснули красным, отражая кокакольное волшебство. Марк оперся о борт корзины и мрачно подумал: «А и вправду сигануть вниз, что ли? То-то будет потеха». Вместо этого он спросил:

— Что твой отец делал в Замке?

Еще не отошедшая от ссоры, запыхавшаяся и поправляющая маску девушка замерла.

— Откуда ты знаешь?

— Не важно. О чем он собрался говорить с викторианцами?

Лаура оглянулась на клоуна. Тот суетливо отвязывал веревку, которой крепилась дверца корзины. Марк оттолкнул покровителя влюбленных, схватил девушку за руку и поволок прочь от шара. Пиноккио растерянно помахал им вслед полупустой бутылкой и пошел морщинами — из шара выходил гелий.

Остановившись за сладко пахнущей купой жасминовых кустов на вершине холма, Салливан повторил вопрос:

— Что твой отец делал в Замке? Это важно.

Лаура недоуменно нахмурилась:

— Я не знаю точно. Они хотят открыть в Голландии свободную экономическую зону наподобие Терры. Отец надеется, что, увидев преимущество новых технологий, люди перестанут слепо подчиняться ордену…

Марк закусил губу. Как же скверно все получалось. Если свести два и два…

Голос Лаури прервал его размышления: