Инквизитор - [59]

— Благодарю вас.

— Пойду искать этого Бартелеми. И если с ним все сойдет удачно, днем я поеду в Пибро. Ей богу, если бы только мне разделаться с этой историей, какая была бы благодать! И для вас, отец мой, тоже, — поспешил добавить он. — Вы сможете спать спокойно, когда убийцы будут наказаны.

Мне было стыдно сознавать, что я, якобы скорбя о гибели отца Августина, лишился сна по совершенно иной причине. Мне было стыдно, что я недостаточно предан его памяти. И оттого, сразу после ухода сенешаля, я приступил к своим обязанностям с возобновленным рвением. В тот самый день должен был явиться тесть Раймона Мори, который был, если вы помните, богатым меховщиком. С помощью Раймона Доната я допросил этого человека о предполагаемых еретических воззрениях его зятя и, поскольку его ответы меня не удовлетворили, снова стал задавать ему вопросы. Ссылаясь на показания, полученные отцом Августином от других свидетелей, я заметил, что в некоторых случаях они противоречат меховщику. Они называли его среди участников одного разговора, о котором он якобы ничего не знал. Они утверждали, что он говорил: «Мой зять — проклятый еретик!» Как он может отрицать свое участие, когда оно так очевидно?

Уверяю вас, я был сама непреклонность. В результате долгого и утомительного допроса меховщик капитулировал. Он признался, что хотел защитить Раймона Мори. Он плакал и молил о прощении. Я сказал ему, что прощаю его от всего сердца, но он должен быть наказан и будет наказан за свои грехи. Приговор будет вынесен на следующем аутодафе, и хотя предстоит еще справиться в различных ученых книгах, но обычно епитимья, налагаемая на укрывателей еретика, включает молитву, пост, бичевание и паломничество.

Меховщик продолжал плакать.

— Конечно, — сказал я ему, — если станет известно, из признаний других свидетелей, что вы разделяли взгляды Раймона…

— О нет, отец мой, нет!

— Раскаявшийся еретик получает прощение. Упорствующий еретик не получает.

— Отец мой, я не еретик, клянусь! Да я никогда, никогда в жизни — я истинно верующий католик! Я люблю матерь нашу Святую Церковь!

Не обнаружив доказательств противного, я поверил ему; у инквизитора еретической греховности со временем развивается чутье на ложь и правду. Пусть истина глубоко сокрыта, ты всегда ее чуешь, как свинья чует трюфели под землей. Кроме того, меховщик поклялся говорить чистую, простую и полную правду, а катар никогда, ни при каких обстоятельствах, не принес бы подобной клятвы.

Тем не менее я продолжал делать вид, что не верю, ибо подозревал, что отец Жак получил щедрое вознаграждение за проявленную к Раймону Мори снисходительность, и в таком случае плата, скорее всего, поступила от тестя Раймона.

Так или иначе, я решил проверить это предположение.

— Как же я могу вам поверить, — сказал я, — когда вы упорствуете в сокрытии истины?

— Нет! Никогда!

— Никогда? А как же те деньги, что вы заплатили, дабы помочь вашему зятю избежать наказания?

Меховщик взглянул на меня сквозь слезы. Краска медленно сошла у него с лица. Он судорожно сглотнул.

— Ах, — еле слышно произнес он, — я и забыл об этом.

— Забыли?

— Это было так давно! Он меня попросил!

— Кто? Отец Жак?

— Отец Жак? — Меховщик в ужасе вытаращил глаза — Нет! Мой зять попросил. Раймон попросил меня.

— Сколько?

— Пятьдесят турских ливров.

— И вы их ему дали?

— Я люблю свою дочь — она мое единственное дитя, я бы сделал что угодно…

— Вы бы пошли на убийство ради нее? — спросил я, и он уставился на меня таким жалким и растерянным взглядом, напуганным и хмельным, но не от вина, что я едва не рассмеялся. — Есть предположение, — соврал я, — что когда отец Августин арестовал Раймона, вы наняли убийц, чтобы разделаться с ним.

— Я? — взвизгнул человек. Затем гнев охватил его. — Кто это сказал? Это ложь! Я не убивал инквизитора!

— Если вы сделали это, вам следует признаться сейчас. Потому что в конце концов я все равно узнаю.

— Нет! — закричал он. — Я сказал вам, что это ложь! Я сказал вам, что я заплатил деньги! Я рассказал вам все! Но я не убивал инквизитора!

Несмотря на все мои усилия, я не смог убедить меховщика отказаться от этих слов. Только пытка заставила бы его изменить свое мнение, но у меня не было желания применять пытку. Ибо существует предел, за которым человек признает все что угодно, а я никогда всерьез не верил, что тесть Раймона Мори виноват в смерти отца Августина. Конечно, я был готов проверить его признания. Я был готов вызвать многих свидетелей, которых отец Августин уже допрашивал, и расспросить их о привычках меховщика, о его расходах и знакомствах. Но я не подозревал его в том, что он часто заходит в трактир на рынке или играет в кости с Жорданом Сикром. Я не подозревал его в том, что он подкупает конюхов епископа.

Я просто хотел удалить его из списка подозреваемых.

И я отпустил его, поблагодарил моих «наблюдателей» (братьев Симона и Беренгара, о которых упоминал выше) и закончил допрос. Затем я отвел в сторону Раймона Доната, чтобы дать ему распоряжения насчет составления протокола завершившегося допроса. Ему не терпелось высказать свое мнение о меховщике, и он считал, что тот «почти наверняка виновен в убийстве отца Августина». Но об отце Жаке он не упомянул.