Инкубатор для шпионов - [3]

— Откуда у вас такие сведения и кто вы такой?

Против ожидания, трубка ответила:

— Я думал, вы спросите, как зовут его… Ну что ж. Валентин Стасов, к вашим услугам. Эти сведения я получил, читая газеты. Очень жаль, что вы к подобному не способны…

— Подождите!

Но на этом разговор закончился.

— Черт знает что такое, — растерянно произнес Клементьев.

На протяжении последней недели Турецкому сопутствовало неважное настроение. Если бы еще причиной были семейные неурядицы, это все-таки дело привычное, и тут давно уже выработался определенный навык — как справиться с проблемами, чтобы и волки были целы, и овцы сыты. Но в семье, слава богу, царило спокойствие, как на подводной лодке на второй день отплытия, когда и начальство осталось позади, и неприятеля еще не видать. Чувствовал он себя, правда, далеко не блестяще, все-таки не призывной возраст, хотя спортивную форму старался поддерживать, захаживал в тренажерный зал, не упускал случая поиграть с друзьями в футбол или провести выходные в подмосковном лесу. Иначе можно было бы раньше срока концы отдать с такой работой, где что ни день, так новые удары по психике, а значит, и по «физике»…

Откинувшись на спинку стула и демонстрируя полную сосредоточенность на вечернем совещании у генерального прокурора, Турецкий думал о том, что жизнь устроена, может, и неплохо, но совершенно несправедливо. Вот, например. Ведь он же классическая сова. Засыпает всегда поздно, как бы рано ни лег, просыпается всегда с большим трудом, сколько бы ни спал. Или вообще не засыпает. Ему бы стать писателем. Ну ночным сторожем, хотя бы. Что, кстати, совершенно не исключает возможности быть писателем. А он чем занимается? Насилует себя каждый божий день, вставая в семь, а то и в шесть утра. И так уже много лет. А ведь это неправильно. Что бы там ни говорил барон Мюнхаузен в фильме Захарова, не стоит планировать подвиг на шесть часов утра. Лучше бы разобраться, какие виды деятельности приводят конкретно взятого индивидуума в наиболее активное состояние. Турецкий думал, что, наверно, главной ловушкой для сов становится то, что планируют они (он! он!) свой следующий рабочий день с вечера, когда у них (у него! у него!) творческий подъем, кураж и абсолютная готовность перевернуть мир в соответствии со своими замыслами. Но вот ведь ерунда какая: на следующее утро, когда наступает момент для реализации этих планов, не то что делать ничего не хочется — кажется, что жить не стоит…

И тут генеральный сказал:

— А вас, Александр Борисович, я попрошу лично заняться делом Стасова.

Значит, наступил конец совещания, сообразил Турецкий.

— Выясните, — продолжал генеральный, — что это за тип и что кроется за его хулиганством, в самом деле! Черт его знает, может, и что-то стоящее, а? Я, конечно, в это не слишком верю, но… Мне уже из смежных ведомств звонили, он и их достал. Позвонил вчера начальнику Федеральной службы Минюста. Сказал, что тот взял на работу не того человека, ну как вам это нравится?

Члены коллегии похихикали.

— В общем, пора это прекратить. Выведите мерзавца на чистую воду. Докладывайте, как всегда, лично Константину Дмитриевичу. Если что-то экстраординарное — мне. От остальных текущих дел пока можете быть свободны.

Турецкий с Меркуловым переглянулись и одновременно кивнули.

— Засим все, — подвел черту шеф. — Все свободны… А вы задержитесь, пожалуйста. — Эта фраза снова была обращена к Турецкому и Меркулову.

Новый генеральный прокурор (он занимал свою должность всего ничего — два с лишним месяца) оказался в первую очередь занимателен тем, что был он молодой муж и отец. В свои пятьдесят девять он женился на ослепительно красивой барышне, у него родились двойняшки, и теперь он мог часами рассуждать о супружеской жизни — о том, как она прекрасна и увлекательна. Разумеется, сотрудники, накопившие изрядный стаж семейных неурядиц, слушали его с сумрачными лицами. Так было и в этот раз — Меркулова с Турецким ждала очередная занимательная история из цикла «От двух до пяти».

Клементьев плавал в свое удовольствие. После полутора километров дурное настроение, не отпускавшее целые сутки, наконец начало отступать. В молодости он не без успеха занимался пятиборьем и всегда знал, что спорт — это вещь. Правильно подобранное и грамотно выполненное физическое упражнение способно прогнать любую хандру. Движение — вот залог жизненных сил, а уж плавание — вообще великая сила…

Он перешел с вольного стиля на брасс, и мысли, как темп и движения, несколько замедлились… Вот, например, этот давешний телефонный звонок. Розыгрыш или нет? Прошли уже сутки, а никакого продолжения не последовало. Выяснить, что это за Стасов такой, пока что не удалось. На какого человека он намекал — тоже. Но скорей всего, это неуместная шутка кого-то из приятелей, к его работе отношения не имеющих вовсе — люди в погонах так шутить вряд ли станут. На всякий случай все же сообщил о случившемся генеральному прокурору, с которым был на короткой ноге, а также дал распоряжения начальнику службы безопасности изучить этот инцидент и в конце недели доложить. В этом человеке он был уверен на все сто… Он перевернулся на спину и поплыл теперь таким образом, попутно отметив, что телохранители немного приотстали. Ага, субчики, то-то же! Тренироваться надо. Он доплыл до бортика и остановился, чтобы подождать телохранителей — им надо было преодолеть еще метров двадцать. Отчего-то вспомнилось, как мальчишкой заплывал с друзьями на Ангаре бог знает куда. Вода была студеная, к плавкам они тогда цепляли английскую булавку — на случай судороги. Однажды он испытал на себе, что это такое, когда ноги не слушаются, причем оказалось, что булавки на нем нет, то ли откололась, то ли забыл прицепить. На его счастье, в десятке метров проплывали коряги, отбившиеся от лесосплава, и он кое-как дотянул до них… Когда уставшие телохранители наконец доплыли, Николай Александрович почувствовал легкий укол в бок и даже успел улыбнуться — так это было похоже на английскую булавку. Но вслед за этим сердце сдавило железными клещами.