Инкуб - [5]

 For I dance

 And drink, and sing,

 Till some blind hand

 Shall brush my wing.

 If thought is life

 And strength and breath

 And the want

 Of thought is death;

 Then am I

 A happy fly,

 If I live,

 Or if I die.[5]

 _________

 Далее стоял адрес. И подпись: «Заходи, как напишешь что-нибудь новое. Совсем не ангел, Гэбриел Ластморт[6]».

***

 - Кто такой этот Гэбриел Ластморт?

 - Мало сведений. Появился в городе недавно в качестве Наблюдателя. Замкнут, необщителен, водится только с такими же одиночками, как и он сам, избегает всяческих обществ и собраний, никогда не являлся на совет.

 - Кто же его назначил-то такого?

 - Так никто и не назначал. Наш город входит в сферу свободного назначения. Каждый желающий может стать этим самым Наблюдателем.

 - Так-так-так. Значит, он первый за столько лет. Весьма смелый шаг. Если он будет сторониться всех, то быстро наживёт себе врагов… Так кто он такой?

 - Инкуб[7].

 - Хм…

 - Есть ещё информация, которая поступила совсем недавно.

 - Да?

 - Он прогнал стервятников и спас человека, желавшего умереть.   

 - Стервятники приходят на запах смерти… Они забирают тех, кто теряет смысл жизни, и иссушают их. Слабы поодиночке, поэтому нападают стаей, словно дикие голодные псы. Отобрать у них добычу – значит стать их врагом. Весьма неосмотрительный ход со стороны Наблюдателя.

 - Они приходили за поэтом. Ластморт вернул ему волю к жизни. Сейчас тот трудится, не покладая рук, над своим новым произведением.

 - Вот как… Наблюдателю нельзя вмешиваться в жизнь людей…

 - Дело в том, что Ластморт не признаёт свою сущность и считает себя человеком…

I Dies [8]

  _________

 Старый дом на одной из множества узких улиц туманного города – здесь он жил. Наверху, в мансарде, напоминавшей небольшую башню – башню Наблюдателя. Из окон открывался вид на черепичные крыши старых домов, стянутых вместе невидимой цепью, за которыми медленно стремилась в неизвестность чёрная лента холодной реки. Тусклый мираж солнечного света застыл на стёклах, словно хотел заглянуть в глаза Наблюдателя – волчьи зрачки, налитые янтарной мглой, отражали блеклый цвет болезненной охры.

 Отойдя от окна, он снова включил свою любимую песню. Чёрная лента печали... наблюдала, как падает ангел с печальным взглядом.[9] Так наблюдает и он за городом с двойным дном и потайными дверьми.

 Наблюдатель… Впервые появившись здесь, он влюбился в городской профиль. Заглянув за фасад, полюбил его ещё больше. Встретившись лицом к лицу – проиграл в неравной дуэли, рискнув взять на себя ответственность за то, что не в силах скрывать. И когда Город предложил ему стать Наблюдателем, он согласился. Несмотря на то, что многие были против, и не желали принимать чужака. Какое ему до них дело…

 Он давно присматривался к этому дому, а хозяин был только рад сдать мансарду, потому что никто не хотел в ней жить – из-за привидений. Сам хозяин рассказывал: среди людей ходит легенда, что там умерла ведьма, отравилась одним из своих ведовских отваров. Наблюдатель всегда с улыбкой слушал эти истории, сравнивал разные версии и иногда рассказывал их самому призраку – юной девушке, появлявшейся на кухне, обычно на новолуние, чтобы снова продолжить свои эксперименты. Она настаивала, что должна продолжать, несмотря ни на что, и Наблюдатель решил не спорить, будучи не понаслышке знаком с характером девушек-призраков.

 Хозяин брал скромную плату, никогда не интересовался, чем его жилец занимается, больше любил выпить и травить байки. Благодаря чему Гэбриел всегда был в курсе последних городских новостей «из первых рук».

 У хозяина он был записан, как «Иностранец, англичанин или немец». Якоб (так звали хозяина) плохо знал языки, что избавило Иностранца от объяснения странной фамилии Ластморт, на которую часто обращали внимание более искушённые в образовании люди. Часто, уходя прочь, он бросал скупое: «Я инкуб…», игнорируя последующие вопросы, ибо знал, что никто не поверит, или не поймёт. Этим ещё, в том числе, был интересен таинственный город, в котором несуществующее существовало и спокойно бродило в одеянье тумана среди плывучести образов и размытости тел.

 Истощённый ночной прогулкой, Гэбриел встречал утро в полудрёме, наслаждаясь экспрессией скрипки, почти касавшейся звуком самой кромки пурпурных небес. От усталости черты его лица казались более строгими, напряжёнными. Как будто он был настороже, готовый в любой момент открыть глаза и посмотреть прямо в душу тому, кто осмелится потревожить его покой. На сжатых губах читалась борьба… с голодом, вновь овладевшим им… с пламенем, вновь обуявшим. И то был не сон, а тяжёлые думы, от которых он не умел избавляться, оставлявшие следы морщин на молодом, но истомлённом веками, лице.

***

 В то время серые тени, гонимые днём, стекались в трущобы – тёмные городские закоулки, заканчивавшиеся глубоко под землёй. Там, во мраке городской бездны, среди крыс, пауков и змей, таились ночные кошмары, преисполненные страхов и предрассудков, питающиеся отчаянием и безнадёжностью. Сквозь пелену мглы они прогрызли пещеры, сотворив цепь тоннелей под городом, питавшим их кровью и отчаянием. И каждой ночью они выползали из своих нор в поисках новой жертвы, пришедшей на порог смерти, но забывшейся в сомнениях и страхе перед ней.