Инкуб - [34]

 Но, как ни пытался Данте научить Гэбриела любить своё отражение, все попытки заканчивались неудачей.

 Сам дож был без ума от зеркал. Он говорил:

 - Они меня молодят. Сам я прекрасно понимаю, что уже не так молод и хорош как ты, Гэбриел. У меня болят ноги и спина, да и в постели уже далеко не тигр, но возможность видеть себя, смотреть на своё отражение, позволяет мне всегда придумать себя молодым. Я вспоминаю, каким был, и именно таким собой любуюсь в зеркале, окруженный прекрасными музами «Церкви Любви».

 - Не проще ли было нарисовать портрет?

 - Понимаешь… это не совсем то. Портрет – он неживой. Он не ответит мне, если пошевелю рукой, поведу бровью. К тому же, в своей жизни я не встретил мастера, который был бы способен действительно передать душу, сущность объекта своего вдохновения. Возможно, тебе повезёт...

 - Неважно. В твоей церкви слишком много зеркал. Я буду жить в музыкальном зале, среди других, более близких и дорогих мне отражений. Там, где я смогу слышать, но не видеть себя.

 - Эх, Гэбриел. Ты так красив, но не хочешь смотреть.

 - Ты бы тоже не хотел, если б знал, что я вижу.

 - Но ты не расскажешь, увы.

 Скрипка стала любимицей Гэбриела. Данте нравилось слушать, как струится музыка страсти, исполняемая его протеже. Мелодии гипнотизировали, пронизывали кожу, наполняя тело обжигающей лавой – эйфорией, в экстатическом танце которой эпилептически вздрагивали хрупкие кристаллики душ, собравшихся под сводами церкви. И всё вокруг напоминало жерло древнего вулкана: его стены из магмы вибрировали, отзываясь в экстазе на шёпоты, стоны и крики истерики струн; и, казалось, вот-вот пробудится великий огонь, что растопит зеркальные комнаты – чрева соблазнов… но стихала мелодия, умирая в объятьях любви, и вулкан засыпал вновь, урча и глотая рассветы. До какой-то поры…

 Данте боготворил Гэбриела и его музыку. «Истинная страсть» - так он её называл. Всё больше людей приходило в Церковь Любви, в городе слагались легенды о «мистическом голосе», «возбуждающем звуке» La Pieta, и дож радовался такому успеху. Пока не начал замечать, что девушки – цветы любви, прекрасные «суккубы» - резко подурнели, и их здоровье сильно ухудшилось, словно виной тому была неизвестная, загадочная лихорадка или даже чума.

 Всё меньше людей посещало La Pieta, а маленьких девочек в сиротских приютах стали пугать рассказами о «музыке страсти», покоряющей, подчиняющей себе и сжигающей дотла. Данте искал себе новых учениц, но ему отказывались помогать, а чаще избегали, множа слухи о том, что он заключил сделку с дьяволом.

 - Дьявол требует жертв. Его плата – юные девушки, которых он соблазняет и развращает, изменяя до неузнаваемости. Недавно я видела одну из них! Бедняжка сбежала из церкви, но уже было слишком поздно. Вся высохшая, онемевшая, почти глухая, она была едва тёплой, когда гондольер подвёз меня к пристани. Костлявой рукой она схватила меня за ногу – этот живой труп – и посмотрела в глаза. Сколько боли в них было… Но кроме боли – этот странный огонь, адское пламя, которым дьявол их всех и заражает. Тогда я испугалась и закричала! А вдруг сама заражусь этой проклятой чумой! Слава Богу, гондольер разбил ей череп веслом. А ведь ещё мгновенье, и я сама могла стать жертвой этой чёртовой «музыки страсти»!

 - Да-да! Долго мы закрывали глаза на проделки этого Данте, но доколе! Его «Церковь Любви» теперь вызывает жалость. Такое прекрасное место было! Но сам он, о нет, не заслуживает сострадания! Ладно, эти несчастные сироты, теперь все мы – честные люди в опасности! Эта музыка слышна даже снаружи! И ночью, и днём! Недавно, я проснулся, но жены не было рядом. Она стояла у окна, выходящего как раз на чёртову церковь! Стояла и не двигалась! Осторожно, я подошёл к ней и обнял, а она прошептала: «Послушай, как красиво…» Но эти странные звуки были похожи на ведовскую оргию, и я попытался оттащить её от окна, чтобы спрятать, унести от дьявольских мелодий… Так вы представляете! Она вырвалась и бросилась из окна! Навстречу этой чёртовой «музыке страсти»! Моя жена!!

 - Нам нужно сжечь злосчастную церковь! Пусть она станет последним пристанищем этого дьявола. И сжечь вместе с Данте! Уж не знаю, чего там просил этот старый охотник до извращений: вечную жизнь или экстаз – именно он дал пищу дьяволу, он подарил ему жертв, он распалил его адский аппетит! La Pieta стала вратами ада, из которых происходит чёртова «музыка страсти»! И мы должны навсегда их закрыть – вернуть обратно в огонь вакханалию гипнотических струн, прогнать дьявола из осквернённой, молящей о спасении церкви!

 В одну из ночей, они совершили поджог. Данте знал, что ему не спастись, потому не пытался. Его винили во всём, но он знал: виноватых нет. Данте не верил в то, что Гэбриел – дьявол, хоть и допускал, что он – не человеческое существо. Возможно, был им когда-то, но мир, жизнь, люди или что-то ещё – изменили его. А может, он сам отказался быть похожим на них.

 Под «музыку страсти», старый дож в последний раз любовался своим отражением, представляя, что его окружает не пламя, а множество гибких, прекрасных девичьих тел, льнувших к нему молодому, светясь искушением.