Инкогнито грешницы, или Небесное правосудие - [21]

– Ничего, закончу здесь, поеду к ним на Кипр… – Марина перевернулась на живот, щелкнула пультом телевизора – безмолвие в квартире почему-то вдруг стало непереносимым.

Шел концерт, но Марина не слышала слов песен – ей вообще было безразлично, что происходит на экране, главным было растворить тишину пустой огромной квартиры.

Пока все шло отлично – Сашка Бармалей, встретивший ее в аэропорту, не узнал и даже не напрягся по поводу каких-то знакомых интонаций в голосе. Это было хорошо – с Бармалеем Марина была знакома довольно долго, он состоял при Бесе с того самого момента, как Гришка переехал сюда, а потому Коваль знал в лицо прекрасно. Следовательно, операции не прошли зря. Теперь нужно было определиться, что делать и как помочь Ветке выпутаться, а для этого необходимо хотя бы приблизительно понимать, кто пошел на Беса войной. И вот это было проблемой – Марина совершенно не представляла, как обстоят дела в городе и регионе, кто нынче правит балом и каковы вообще тенденции. Но за этим можно спокойно обратиться к Ворону – вряд ли Мишка, наверняка заинтересованный в поимке стрелка, откажет ей в помощи.

– Ладно, не буду портить праздник, дотерплю до завтра, – пробормотала Марина и набрала номер Хохла.

Тот долго не отвечал, и Коваль начала беспокоиться. Но Женька все же взял трубку.

– Хелло, – буркнул он с чудовищным акцентом, и тут до Марины дошло – номер незнакомый, российский, Хохол просто не мог решить, отвечать или нет.

– Джек, это я.

– Добралась? – и ни приветствия, ни теплоты в голосе.

– Да, все в порядке. Бармалей встретил. Представляешь, не узнал.

– Немудрено, – буркнул Хохол.

– Женя…

– Не говори ничего. Не хочу.

– Женя, зачем ты…

– Я просто увидел, насколько мало для тебя в жизни значу. Ты всегда находишь кого-то важнее меня, дороже. И с легкостью меня задвигаешь, – с горечью проговорил он, и Марина почувствовала, как вспыхнуло все лицо. – Ты, наверное, имеешь право – кто я такой? Не будь меня, ты могла бы устроить свою жизнь как-то иначе после гибели Малыша. Но я был – и ты считала себя должной.

– Прекрати! – перебила она. – Это неправда, и ты не хуже меня это знаешь!

– Нет, дай уж я скажу. Я прилип к тебе, прирос, и ты просто привыкла, что я есть. И думала, что вроде как это нормально. А надо было выгнать меня – и…

– И что?! – снова перебила Марина, разозленная и обиженная его словами. – Я тебя люблю! И тогда любила – как ты можешь?! Разве ты забыл, сколько всего произошло? Да мы бы сдохли поодиночке – и я, и ты!

– Ты бы выжила, – буркнул Хохол.

– Да не выжила бы я! И хватит уже! Неужели ты не понимаешь, что никто не был в тот момент нужен мне так, как ты?

– В тот – да, никто. А потом?

– Женька! Ну, Женька, я тебя прошу – прекрати это! – взмолилась Марина, садясь на постели и нашаривая сигареты. – Ты к чему завел разговор? Хочешь уйти? Ну, так я не сумею удержать… как бы ни силилась – не сумею…

– Ладно, не плачь. Зря я это все… прости.

– Ты… ты не любишь меня больше? – вдруг севшим от волнения голосом проговорила Марина, понимая, что если он сейчас скажет «нет, не люблю» – она упадет замертво, и это не красивая фраза, а суровая действительность.

– Я люблю тебя, – просто сказал Хохол. – И ты это знаешь и бессовестно пользуешься. Люблю – ничего не могу сделать с этим. Скажи… ты вернешься?

– Что?

– Ты вернешься домой потом… после всего?

– Не смей думать о другом. Я вернусь. И ты сможешь наказать меня так, как решишь.

– Я обдумаю это, – серьезно сказал Хохол и положил трубку.

Марина откинулась на подушки и вдруг расхохоталась. Хохлу никогда не требовалось время на обдумывание наказаний – он всегда знал, как это сделать. Особенно когда подозревал, что есть, за что наказывать.

…Звук разорвавшейся хлопушки, очевидно, замаскировал прощальный звон разбившегося стекла, а потому только град осколков от огромного серебристого елочного шара, висевшего как раз над левым плечом Виолы, заставил телохранителя отбросить бокал с шампанским и в прыжке повалить хозяйку на пол, прикрывая своим телом. Ветка завизжала, но быстро умолкла, вспомнив, что в доме спит ребенок. Телевизор продолжал заливать комнату музыкой и смехом, а они с Саней все лежали на полу среди осколков от бокалов и шара, в липкой лужице шампанского, вылившегося из стоявшей на полу у елки бутылки, которую Виола при падении задела ногой.

– Что… что это было? – пробормотала она, и телохранитель, осторожно повернув голову, увидел отверстие в стекле окна. Характерное такое отверстие, вокруг которого паутинкой разбежались трещины.

– Снайпер.

Это слово явилось тем самым пусковым моментом, с которого и началась истерика у Ветки. Она каталась по полу и выла, молотя кулаками паркетный пол и не обращая внимания ни на что. Саня внимательно разглядывал отверстие в окне, прикидывал траекторию и всматривался в ночь за окном, то и дело расцвечиваемую салютами с разных сторон поселка. Снайпер залег где-то совсем поблизости, и это говорило либо о его фантастической наглой смелости, либо… о полном дилетантстве. И даже не определить, что опаснее – нахальный профи или идиот со снайперской винтовкой.

– Виола Викторовна, хватит, – он присел на корточки рядом с рыдающей Веткой и тронул ее за плечо. – Что толку так убиваться?