Инга Артамонова. Смерть на взлете - [2]

Вечером сегодня начнется банкет в честь победителей, в ее честь. Она в Москве сшила своими руками несколько платьев и привезла их с собой. Сегодня на банкете она нарядится в красивое платье, сделает прическу. Сегодня на нее все будут смотреть и удивляться. «И вы утверждаете, – скажет какая-нибудь иностранная дама, – что эта восхитительная женщина может всех обогнать на льду? Но почему она так свежа, ухоженна? За ней, наверное, целая свита прислуг ездит».

Первенство мира Инга считала чем-то вроде боя, где она одна могла защитить свою страну. Выигрывая, она старалась улыбаться, чтобы не были заметны ее усилия. Это придавало обаяния ее победе, покоряло сердца зрителей. Ингой гордились подруги по сборной – ее соперницы. Они говорили: «Инга – идеал чемпионок, мы на нее равняемся».

В радостные минуты забываются невезения и поражения, обиды и даже чье-то недостойное поведение.

Толкнув рукой дверь, Инга вышла на воздух. Теперь нужно было спуститься по лестнице трибуны на лед. Солнце слепило глаза, не верилось, что такое яркое оно может быть зимой. Зрители улыбались, устремив на спортсменку взоры. Мальчишки суетились внизу лестницы с бумажками для автографа. Сейчас они начнут свою бойкую работу: дергать за рукав, протягивать свои бумажки.

Ингу отлично здесь знают: трижды она выигрывала в стране Суоми чемпионаты мира. Ее портреты в период соревнований печатались на первых страницах многих выходящих здесь газет. Интервью с ней передавали по радио, ее показывали по телевидению. Редкая популярность для иностранной конькобежки!

Спортсменка отстегнула чехлы на коньках, вышла на лед.

Лед накатистый. По радио слышится оживленная финская речь. Инга услышала свою фамилию. Трибуны аплодируют. Проезжая мимо трибуны, накрытой козырьком, которая сразу затихает при ее приближении, она артистически медленно подносит руку к губам и посылает трибуне воздушный поцелуй, который, как выстрел из стартового пистолета, отзывается мгновенной реакцией – коротким, но гулким всплеском аплодисментов.

Позади много тренировок. Сегодня они воплотились в мировое признание.

С каждым годом круг знакомых и друзей все более расширяется. Все больше приходит писем. В них столько вопросов, что невольно глубже задумываешься над всем пройденным тобой. Вспоминаешь родных, переживающих за тебя, улицу, где прошло военное детство, девчонок со двора, которые придут потом с поздравлениями, динамовский свой коллектив, который вскоре после первенства мира, несмотря на непомерную усталость твою, придется выручать, выступая совсем не в крупных соревнованиях – может быть, всего лишь за свой райсовет…

И приходит очень много писем, на которые уже пора бы дать ответ…

Повествование первое. Детство

Маленькая и такая большая Инга

Когда я смотрю на вас, Инга, то думаю: а всегда ли вы были такой? Как, интересно, на вас повлияли обстановка, в которой вы воспитывались, и окружавшие вас люди?

Клавдия Рогозина, Пермь

Бомба разорвалась недалеко. Дом, в котором мы жили, качнуло, словно могучий корабль при шторме, вздрогнули, как живые, оконные рамы, стекла звонко посыпались, распахнулись двери комнат.

Наша мама замерла на месте, глаза ее застыли в испуге. Она подумала о нас. Не успели мы сразу в бомбоубежище, замешкались, а потом уже было поздно.

Где-то, но уже гораздо дальше, раздался новый взрыв, и наш дом опять содрогнулся, но по всему чувствовалось, что прорвавшиеся в черту Москвы фашистские самолеты под натиском зениток отходили.

Мама пошла на кухню, чтобы выглянуть из окна во двор: не появился ли кто из знакомых. Жутко сидеть одним в квартире: бомба – попади она в дом – насквозь прошьет его, как иголка подушечку, а стены осыплются песком вниз, как пыль.

Маме предлагали эвакуироваться. И ее подруга Александра тоже советовала, удивляясь, как можно так рисковать! Но мама будто не слышала ее слов. Все так перепуталось в голове. А тут еще неурядицы в семейной жизни…

Возможно, она и поехала бы, если бы не старушка из нашей квартиры, совсем слепая. Ей хотелось подсобить нашей маме: не мог человек не поделиться добротой…

– Ты, дочка, ребенка-то покорми кашей, – говорила она, – он и кричать не будет. А я давай его покачаю, я такой секрет знаю…

А когда мама почти собралась эвакуироваться, она сказала:

– Никуда не езди с такими мальцами. Не замай. – Это означало: не тронь, оставь в покое.

Так и порешила мама: чему быть, того не миновать. Всю войну мы оставались в Москве.

Может быть, это родилось в чьем-то воображении, а может, и было правдой (ничего удивительного – война!) – эшелон с эвакуированными, в котором должны были уехать мы – мама, сестра Инга и я, – в пути разбомбили немецкие самолеты.

Маме приходилось трудно. Единственное облегчение было в том, что Инга рано начала помогать по хозяйству. В пять-шесть лет ей поручалось уже многое: помыть полы, сходить в магазин (по записке), присмотреть за мной…

Вся трудность военной жизни понималась пока только взрослыми. Дети оставались детьми. Инга была непосредственной (так, кстати, и оставшейся ею на всю жизнь), часто принимала какие-то вещи за чистую монету. Так, однажды, когда война уже пошла на убыль, и мы нередко теперь оставались дома одни, а мама и бабушка работали, к нам приехала погостить бабушкина родная сестра тетя Варя из Павловского Посада. Привезла она нам гостинцев, сели мы чай пить. Тетя Варя, добродушно улыбаясь, как бы между прочим сказала: