Информация - [31]

Так начались его еженедельные поездки на склад в Чипсайде, где Ричарда, как правило, проводили через разные помещения, прежде чем отослать обратно. И тогда он ехал в «Маленький журнал», где по утрам писал свои книжные обозрения, запивая их томатным супом из бумажного стаканчика. Этот стаканчик томатного супа был не просто частью дурной реальности, он всегда был еще и дурной приметой… Во время пятого посещения Чипсайда, к вящему изумлению помощника управляющего, Ричард заявил, что ему нужен воскресный экземпляр «Нью-Йорк таймс», но не обязательно за эту неделю. Сойдет любой воскресный экземпляр. Полный смирения Ричард проследовал за помощником управляющего в другое хранилище, где до этого ни разу не был. Здесь валялись воскресные номера «Нью-Йорк таймс» вперемешку с бесчисленными воскресными номерами «Бостон глоуб», «Сан-Франциско кроникл» и проч. Ричард почувствовал слабость в коленях и легкое головокружение при виде печальных, серых, отсыревших, мертвых груд отвергнутой прессы — свидетельства ежедневного человеческого взаимонепонимания, равно как и бесстыдной людской тяги к словоблудию. Боже, неужели никто не может заткнуться. Так или иначе, он сдался и взял то, что больше. В тот день Ричард вернулся домой с увесистым воскресным номером газеты «Лос-Анджелес таймс». Он нес ее в руках бережно, как младенца. Эта газета была не просто больше, чем воскресные выпуски «Нью-Йорк таймс». Она была значительно больше.

На то, чтобы купить и объединить нужным образом упаковочную бумагу и моток шпагата, ушло еще две недели. Теперь Ричард был готов действовать. В тот день он основательно покопался в своих старых пишущих машинках, пока не нашел такую, на которой смог напечатать: «Дорогой Гвин! Здесь есть кое-что, что может Вас заинтересовать. Цена славы! Всегда Ваш, Джон».

На письменном столе Ричарда лежало еще одно письмо в помятом второсортном конверте. Такие конверты, как правило, никого не впечатляют. Вряд ли вы ожидаете, что второсортная почта может в корне изменить вашу жизнь. В письме говорилось:

Дорогой Ричард. Так что же? Никакого ответа. А хорошо у вас сказано: Мечты ничего не значат. Гвин Барри любит Белладонну, и Дарко любит Белладонну, но кого любит Белладонна. Она потрясная.

Так как на счет пива?

Ваш ДАРКО.

Как узнать тайну брака? Как ее раскрыть? Ведь все браки — непостижимы. Я могу рассказать вам все, что угодно, о браке Таллов (я даже мог бы сказать вам, чем пахнут их простыни: они пахнут супружеством); но о браке четы Барри я пока не знаю ничего. Возможно, более дотошное изучение четвертой серии «Семи высших добродетелей: Безграничная любовь к жене» обнаружило бы, что леди Деметра счастлива в браке меньше, чем Гвин, или, по крайней мере, она не так счастлива быть счастливой для телевидения. Но как это выяснить? У Ричарда — он сидел за своим письменным столом, нежно поглаживая письмо Дарко и мысленно лаская Деми, — было на этот счет несколько идей. У Стива Кузенса тоже была парочка идей. Но он был куда практичнее Ричарда. Скуззи собирался узнать — в общем, он был намерен разузнать хоть что-нибудь. И он собирался сделать это прямо сейчас, не откладывая. Но первым делом нужно было дождаться Тринадцатого.

Когда Тринадцатый наконец показался между колоннами здания городского суда на улице Мэрилибоун-стрит и стал торжественно спускаться по ступеням, у него был гордый, сосредоточенный вид человека, который уверен, что его грязно оклеветали. Тринадцатый всегда выглядел так, когда выходил из здания суда, когда ему по каким-то причинам не удавалось выкрутиться. Стив поехал на своем «косуорте» по Эджвер-роуд, продвигаясь вперед короткими рывками и длинными остановками. Он взглянул на лицо Тринадцатого, обращенное к нему в профиль, слишком молодое и слишком округлое для застывшего на нем удрученно-горестного выражения.

— Сколько дали?

— Полгода условно.

— И все?

Тринадцатый вздохнул и несколько запоздало пристегнул ремень:

— И еще штраф.

Стив кивнул. Тринадцатый набрал в легкие побольше воздуха: он собирался высказаться. При этом он совершенно очевидно намеревался выступить не только от себя лично, а от лица всего рода людского, чтобы напомнить человеческим сердцам о том, что они когда-то знали, но давно успели позабыть.

— Эти тупоголовые, — начал Тринадцатый, — это просто свора. Настоящая банда. Вся судебная система — это одна банда, нанятая правительством. У них все схвачено. А когда это случилось? А тогда, когда они подняли себе зарплату. В восьмидесятом или когда это было. Они еще тогда говорили: будет нелегко. Безработица. Беспорядки, и всякое такое. Не давайте им пикнуть — и мы вам тоже накинем. А денежки откуда? Ну, об этом, мол, не беспокойтесь. Будем брать штрафы.

— С кем это ты говоришь?

— Ни с кем. Просто выражаю здравый смысл.

Голос Стива был довольно веселый, или, по крайней мере, в нем слышалась снисходительность, но на самом деле Стив был очень недоволен. Он старался придать голосу жесткость, а лицу — неподвижность рептилии, но ничего не получалось. Почему? Он теряет форму? Или прежние методы уже не работают? Причина раздражения Стива заключалась в следующем: Тринадцатый заставил его ждать. Целых десять минут. Они серьезно поговорили.