Инферно - [68]

— Нет, все же ты действительно лапочка… — совсем уж неожиданно, с отеческим теплом в голосе произнес мужчина.

Услышанное было тем неожиданней, что полностью не соответствовало всему ходу разговора, его направленности и, тем более, предложенному Катенькой тону. Услышав такие слова, сказанные с забытыми теплыми интонациями, Катенька окончательно растерялась. Приступ удушья перехватил горло, глаза неожиданно защипало, и подбородок предательски задрожал.

Оценив ее состояние, мужчина, кстати весьма резво для калеки, каковым он сам себя обозвал, преодолел разделяющее их расстояние и присел, устроившись рядом с нею на подоконнике. Катенька с ужасом отметила, что это была не просчитанная игра в панибратство, психологический прием, призванный сократить дистанцию, то есть влезть в душу, чего она ненавидела больше всего. Напротив, поведение этого человека выглядело естественным, не наигранным и уж, что совсем точно, ни в коем случае не являлось продуманным заранее шагом. Катеньку пугало это новое, точнее, казалось, тысячу лет назад забытое ощущение общения с равным, лишенное менторских ноток или профессиональной ласки в голосе. Ворчливый тон незнакомца царапал душу словно когтями, с кровью сдирая зачерствелую корку возведенной вокруг последнего живого уголка защиту. Девушка под его взглядом чувствовала себя так, словно вдруг очутилась совсем голой в центре людной площади. При этом взгляд мужчины ни в коем случае не напоминал раздевающие взгляды санитаров, буквально вылущивавших ее из корявых пижамных курточки и штанишек. Злясь на себя за эту слабость, Катенька, вновь укрываясь за привычной грубостью, резко произнесла:

— Ошибаетесь. Я, как оказалось, убийца. Тем более психованная, — посмотрев в глаза мужчине, добавила нарочито нейтрально. — А вдруг у меня что-то острое есть? Вот как сейчас прыгну…

— Валяй, — посмеявшись в голос, сказал незнакомец, — потом ведь сама от любопытства сдохнешь, гадая, зачем этот старый хрыч приперся.

— И ничего не сдохну, — упрямо заявила Катенька.

— Сдохнешь, сдохнешь. Ты ведь, насколько я знаю, любознательная как младенец, открывающий мир.

— Откуда знаете?

— А вот это уже другой разговор, — он явно дразнил ее. — Так что, будем говорить, или продолжим кусаться?

Катенька вновь ощутила себя несущейся с горы, и с ужасом поняла, что этим движением она не в состоянии управлять. Было приятно внимание взрослого человека, приятен разговор на равных, но именно поэтому сидящий перед нею мужчина показался более страшным и жестоким, чем все те люди, которые окружали ее все время нахождения в СИзо и в больнице. Даже санитары с их платонической похотью были привычнее и ближе. Этот странный посетитель смог влезть в душу, расшевелить ее всего несколькими фразами, добившись того, что не удавалось следователям и профессиональному психотерапевту лечебницы. Все бы ничего, но вопиющая несправедливость заключалась в том, что он уйдет, а санитары и все прочее останутся.

Из последних сил пытаясь вернуть душевное равновесие, привычно закуклиться и отстраниться от внешних раздражителей, девушка все более грубо говорила с посетителем. Она решила быстрее выпроводить незнакомца, насколько это в ее силах, так как была научена жизнью простой истине: чудес не бывает.

— Что нужно? — неприветливо буркнула она, огромными усилиями вернув, наконец, видимость былого равновесия.

— Честно, или по взрослому? — спокойно спросил мужчина, в который уже раз проигнорировав ее явно неприветливый тон, — кстати меня Владимир Святославович зовут.

— Мне все равно, — убеждая самое себя, быстро ответила девушка.

— Хорошо. Итак?..

— Ну… Давайте честно, раз уж обещались… — неуверенно произнесла Катенька.

— Тогда мне нужна твоя помощь.

— Ха!.. В чем? — сказала Катенька удивленно, обведя рукой палату. — Чем я могу вам помочь? Я в дурдоме, если вы заметили.

— Это, как раз, вопрос поправимый.

Владимир Святославович указал тростью на кровать, на которой Катенька с удивлением обнаружила папку тисненой кожи, которую, по всей видимости, мужчина мимоходом бросил туда, проходя к подоконнику.

— В этой папке документы, подтверждающие твою невиновность в покушении на убийство сотрудника, и приговор суда высшей инстанции, утверждающий этот факт. Там же необходимые документы, определяющие твою вменяемость и отменяющие, как не соответствующее действительности, заключение прежней судебно-медицинской экспертизы. Так что ты здесь ненадолго.

Сказанное было чудом. Тем самым чудом, которых, как убедила Катеньку жизнь, не бывает. Чудом настолько нереальным, что она отказывалась в него верить, ибо в случае, если это был лишь жестокий розыгрыш, она могла его не перенести. Подавив всплеск радости, грозившей затопить ее полностью, Катенька, приложив максимум усилий к тому, что бы ее голос не дрожал, сказала:

— Но, если я откажусь помочь, то документы так и останутся в папке? Ведь не бывает, что бы не было «но»?

— Нет, в любом случае они твои, — спокойно сказал Владимир Святославович.

Услышав ответ, она почувствовала не радость, не облегчение даже, напротив, именно сейчас ей стало действительно страшно. Она вдруг с удивлением поняла, что хочет жить как все нормальные люди, со своими радостями и горестями, победами и поражениями, что может и должна вернуться в эту жизнь полноправным участником. Сейчас даже детский дом казался ей раем по сравнению с кошмаром, вцепившимся в нее мертвой хваткой. Теперь между нею и этой жизнью был один шаг, расстояние до лежащей на кровати папки. Тем страшнее было сделать этот шаг. Слишком велики были ставки.