Инфант - [14]

– Всё, – обращаясь то ли к Лене, то ли к самому себе, неожиданно захлопнул школьный учебник Василий-старший, – давай, собирайся и сына наряди, пойдем, прогуляемся по району, в хозяйственный заскочим. Есть намерение в коридоре новые обои поклеить. Надоел этот коричневый беспредел.

И они пошли, втроем, как ходили когда-то давно, казалось, в прошлой, теперь уже не существовавшей жизни. Да и впрямь, была ли она?

Восемь лет назад присмотрел, уставший от сверхсрочной службы старший прапорщик Перепелкин худенькую продавщицу из рыбного отдела магазина, с прилипшим еще в перестроечные годы прозвищем «Пьяный». Показалась тогда бравому прапорщику эта миниатюрная продавщица такой нежной, беззащитной, а главное, скромной, что при мыслях о ней начинало трепетать в груди у Василия сердце, как сам он частенько сравнивал: будто малёк в ладошке. Да так, что захотелось ему вскоре не только откормить понравившуюся девушку, но и взять замуж.

Присмотрелась и Лена к Василию. Глянулись ей военная выправка, твердый взгляд и способность давать незамедлительные ответы, на, казалось бы, неразрешимые вопросы. Было что-то в этой способности Василия, от нарисованного Леной еще в детстве образа настоящего мужчины.

– Сильный он и надежный! – гордо хвасталась она перед завистливыми подругами, когда те, на все лады пытались отговорить Лену принять предложение от сомнительного ухажера. (И с чего им так казалось?) – Своих-то дохляков бедолажных сами на руках носите, а у меня всё как надо!

Да и, в общем-то, таков он и был на самом деле, старший прапорщик Перепелкин – человек на тот ответственный момент решительный и бескомпромиссный.

Лена, воспитанная без отца и имевшая в паспорте вместо отчества, «матчество» – Александровна, не знавшая с малолетства сильного мужского плеча и защиты, частенько вспоминала, как ее будущий муж лихо поставил на место, так часто домогавшегося до нее в то время кладовщика Семёна.

А было это так. Подкараулив злодея в разделочной, нанес Василий несколько превентивных ударов по распухшему от длительного возлияния лицу похотливого кладовщика. А затем, для пущей убедительности, подвесил негодника за ворот пиджака на мясной крюк. Провисел на том крюке Семён в гордом одиночестве до самого утра, пока уборщица и подоспевшие к открытию продавцы, не сняли его – измученного, голодного, осознавшего свое недостойное поведение. После этого инцидента, даже участковый приходил пару раз домой к Перепелкиным, настоятельно рекомендуя Василию в следующий раз разрешать возникающие споры и недоразумения законными методами…

«Куда всё это делось?» – частенько задавала себе вопрос Лена. Но ответа не находила. Потому как, скорее всего, одному Богу было известно, куда, ну, или же магазину со странным названием.

Жили они поначалу мирно и ладно. Василий устроился каменщиком в местное строительное управление, а Лена, до того как забеременела, продолжала работать в «Пьяном». Позже, когда появился Василий-младший, жизнь парадоксальным образом стала скатываться вниз, оставляя светлые, беззаботные дни далеко позади. Что явилось причиной, сложно было понять. То ли возгордился Василий-старший с появлением сына, то ли еще что, но в итоге, расслабился по полной. Вроде как на радостях расслабился-то, но не было конца этой радости, как в те дни, так и до сегодняшнего времени.

– Сынуля, а не хухры-мухры! – гордо хвастался он перед собутыльниками, пробуя тяжелым кулаком крепость, когда своего, когда чужого стола, – моя кровь! Не переведутся, значит, Перепелкины-то! Так-то!

Поначалу Лена терпела и даже пробовала иной раз участвовать в непрекращающемся празднике жизни мужа. Выпивала, закуривала, вникала в новоявленных друзей и даже подруг, внутри себя оправдывая суженного, но вскоре поняла, что радость эта мужнина уже и не радость, а какая-то затянувшаяся вакханалия и она – мать недавно рожденного ребенка полноценно в ней участвует.

Много чего пережили и натерпелись друг от друга молодожены в тот начальный период – то ли медовый, то ли полынный. Трепали изо всех нерастраченных сил свои молодые, еще не порченные жизнью нервы.

Василия-старшего с годами тоже многое стало не устраивать в молодой и как впоследствии выяснилось, не такой уж хрупкой жене (Лена со временем так научилась давать отпор распоясавшемуся супругу, что тот ее иногда всерьез побаивался).

То ли от длительного питья, то ли еще от чего, заподозрил он ее в измене и не просто в измене, а в том, что сын его Василий-младший не от него произведен на свет. Виной тому стала случайно найденная записка от некоего Петра Сергеевича, в которой последний клятвенно обещал заботиться (в случае чего) как о Лене, так и о ее сыне. Взбесила эта записка Василия-старшего до невозможности, довела, как говорится, до белого каления.

– Что значит, заботиться? – громогласно сокрушался он, – у малого что, родного отца нет или при смерти родитель? Или может отец – не я, а, Лен? Тоже мне, благодетель выискался! И вообще, кто таков Сергеич этот – почему не знаю?!

Лена в ответ на подозрения (не объясняя, правда, кто в действительности этот мифический Петр Сергеевич), как могла оправдывалась и в итоге своих бесчисленных оправданий предложила сделать генетическую экспертизу. Василий же, упорно настаивая на своем, постепенно и незаметно для самого себя взрастил – таки в душе сорняк сомнения, который не изводился впоследствии никакими лениными доводами и особенно под воздействием алкоголя расцветал пышным цветом.