Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - [39]

Часть 2. СОЦИАЛИЗМ

Пессимизм и оптимизм

Подлинный оптимизм не имеет ничего общего с какими-либо снисходительными суждениями. Он состоит в стремлении к осознанному идеалу, который внушает нам глубокое и последовательное утверждение жизни и мира. Поскольку ориентированный таким образом дух здравомыслящ и беспощаден в оценке существующего, он при обычном рассмотрении предстает пессимизмом.

Альберт Швейцер

Картина советского общества, нарисованная в первой части книги, может внушить читателю мысль, что автор — пессимист, склонный видеть вещи в мрачном свете. Но это далеко не так. Констатация неприятных истин обязательна и для пессимиста, и для оптимиста. Различие между ними в другом. Пессимист — это тот, кто якобы "видит", что будущее не сулит ничего хорошего; поэтому он и не делает ничего для будущего: в его системе координат это бессмысленно. Оптимист - это тот, кто не предсказывает будущее, а работает на него. Ибо будущее непредсказуемо. Оно зависит, в частности, от того, что мы о нем думаем и что мы для него делаем. Оптимизм — гораздо менее самоуверенная позиция, чем пессимизм. Оптимист вовсе не утверждает, что Добро непременно победит; он только допускает эту возможность и отказывается верить в неизбежное торжество Зла.

В этом смысле я оптимист. Мой оптимизм покоится на двух устоях. Во-первых, это концепция истории, которую можно назвать в противоположность историческому материализму марксистов — "историческим идеализмом". Эта концепция имеет так же мало общего с философским идеализмом, как исторический материализм Маркса — с философским матери­ализмом. Она утверждает только, что во взаимосвязи между общественным бытием и общественным сознанием именно со­знание является ведущим фактором, определяющим динамику развития общества в целом. А если так, то мы, люди, свободны в выборе своей судьбы, И если мы не хотим тоталитаризма, то у нас еще есть возможность его отвергнуть.

Стабилизация тоталитаризма, описанная в первой части, — это то, что происходит сейчас на поверхности явлений, то, что мы наблюдаем непосредственно. Но кроме очевидных событий, всегда происходят и события под поверхностью. Борьба за гражданские права не остается без последствий. И не проходят бесследно бесчисленные частные разговоры, обсуждения и по­ступки, которые становятся известными лишь узкому кругу, но происходят по всей стране. Общественная жизнь всегда со­стоит из надземных и подземных течений, и в определенный момент времени подземные течения выходят на поверхность. Но до поры до времени они остаются скрытыми, не привлекаю­щими внимания. Идет процесс созревания, происходит медлен­ная трансформация взглядов на жизнь вообще и подходов к конкретным проблемам в частности.

В каких направлениях может пойти эта подземная трансфор­мация? Может ли она породить общественное сознание, способ­ное противостоять тоталитаризму и добиться социальных пере­мен?

Мы живем в век науки и промышленности. Научное мировоззрение является в наше время теоретической основой общественного сознания, а промышленное производство определяет условия и формы жизни, в которых общественное сознание развивается. Возникновение тоталитаризма связано, несомненно, с научно-промышленной эрой, тоталитаризм — порождение этой эры. Отсюда иногда делают вывод, что общественное сознание, которое своим краеугольным камнем имеет научное мировоззрение и метод, а не христианскую веру, как это было в Европе в дототалитарное время, приводит к тоталитаризму или, во всяком случае, неспособно вывести из него. Следовательно, единственная надежда на перемены — возврат к хри­стианскому сознанию. Иначе неоткуда взять сил, духовного заряда для борьбы со злом. Такова точка зрения Солженицына, и она имеет некоторое (хотя и не широкое) распространение среди советской интеллигенции. Сборник "Из-под глыб" напи­сан, в основном, с этих позиций.

Для меня возврат к христианскому сознанию невозможен, как невозможен он, по моему глубокому убеждению, и для подавляющего большинства наших современников. Так что, если бы я разделял точку зрения Солженицына, то я был бы глубоким пессимистом. Но я ее не разделяю. Я утверждаю, что идейные предпосылки тоталитаризма связаны с научными и околонаучными концепциями 19-го, а не 20-го века. Я утверждаю, что в наше время последовательное построение мировоз­зрения на базе научной картины мира и критического научного метода порождает жизнеутверждающее и антитоталитарное общественное сознание, способное к энергичному социальному действию. Это и есть второй устой, на котором покоится мой оптимизм.

Общественное сознание, о котором я говорю, я буду связывать со словом социализм. Это слово употребляется в разных контекстах и в чрезвычайно разных значениях. 

Что такое социализм?

Я начну обсуждение этого вопроса с нескольких цитат из статьи И.Р. Шафаревича "Социализм" в сборнике "Из-под глыб". Шафаревич — убежденный противник социализма, и я совершенно не согласен с его трактовкой причин и сущности этого явления. Но я нахожу знаменательным, что в то время как многие — и, вероятно, большинство — социалистов рассматривают социализм просто как политическое течение, противник социализма призывает видеть в нем всемирно-историческое явление, далеко выходящее за сферу политики и имеющее основу в глубочайших пластах человеческой природы. И в этом я с ним целиком согласен.