Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - [3]

Будьте спокойны

Есть несколько характерных отличий нашей эпохи от сталинской, которые свидетельствуют о переходе тоталитарного общества в стационарную фазу. Первое и самое важное из них таково. Во времена Сталина ни один человек не был уверен в своем завтрашнем дне: даже самый преданный сторонник режима (и даже на самом высшем уровне) мог попасть в мя­сорубку "архипелага ГУЛаг" и погибнуть. Теперь же вы мо­жете быть совершенно спокойны: если вы послушно выполня­ете все предписания властей и работаете на стабилизацию тота­литаризма, власти не только не тронут вас, но и постараются обеспечить то (довольно скудное) процветание, которое они могут создать. Это сравнение, разумеется, целиком в пользу нынешнего режима. Нельзя признать совершенным строй, который уничтожает своих сторонников. Сталинская мясорубка была нужна, чтобы внушить человеку Великий Ужас перед государством, чтобы перевоспитать его в новом, тоталитарном духе. И это делалось с размахом, с запасом. Шло экспериментирование, разрабатывались новые методы. При этом, естественно, нередко переступалась граница необходимого: происходили так называемые "перегибы". Боже, как было популяр­но это слово! Перегиб здесь, перегиб там... Теперь это слово вышло из моды. Перегибов больше нет. Власти приобрели опыт, они научились бороться с идеями малой кровью, стараясь избежать чрезмерных репрессий. Сложился новый правящий класс, который отличает своих от чужих, и своих никогда не трогают.

Зарубежные наблюдатели часто говорят о постепенном "смягчении",  "либерализации" политического режима в СССР и делают отсюда оптимистический вывод, что в конце концов советское общество "либерализуется" до того, что превратится в общество демократического западного типа. Эти выводы ни на чем не основаны. Напротив, все говорит о тенденции к увековечиванию тоталитарных порядков. Уровень насилия падает по мере того, как общество привыкает к этим порядкам, смиряется с ними. "Смягчение" режима по сравнению со сталинским периодом, если под этим понимать уменьшение числа жертв, действительно произошло, и весьма значительное. Можно говорить также о смягчении сталинского режима к 1952 году по сравнению с 1937-м. Но все это является лишь следствием и свидетельством стабилизации тоталитаризма, Основные принципы, на которых зиждется новый строй, не меняются ни на йоту: полное бесправие личности и отсутствие элементарных гражданских свобод; бюрократическая систе­ма правления, при которой все решения обсуждаются и при­нимаются негласно; пресечение обмена информацией и идея­ми; массовая дезинформация населения средствами печати, радио и т. д.; ложь и лицемерие, возведенное в норму общест­венной жизни; империалистическая внешняя политика. И те же тюрьмы для непокорных, разве что нет расстрелов. Впрочем, Юрий Галансков фактически убит в тюрьме. А сколько еще таких случаев, о которых мы ничего не знаем?

Гибель полубогов

Железный наш кулак сметает все

преграды.

Довольны Неизвестные Отцы!...

А. Стругацкий, Б. Стругацкий³

Другой характерной чертой перехода тоталитарного общества в стационарный режим является перенос центра тяжести пропаганды с поклонения конкретным людям — героям, полубогам, которым мы обязаны нашей счастливой жизнью, на поклонение более абстрактным, но зато непрерывно воспроизводящимся понятиям: строй, партия, Центральный Комитет. Один американский журналист спросил меня как-то: "А какие герои у советских детей? Кем их учат восхищаться в школе и кем они на самом деле восхищаются?" Оказалось, что я не могу толком ответить на этот вопрос. Я вдруг заметил, что у нас больше нет культа героев, который был характерен для времен моего детства. В тридцатые годы Валерий Чкалов был кумиром буквально каждого мальчишки в стране. Для нынешнего поколения с ним можно сравнить только Юрия Гагарина, но я уверен, что по глубине и искренности внушаемого им восхищения, а также по числу подражателей Чкалов намного опережает Гагарина. Да разве только Чкалов? А герои-папанинцы? Я до сих пор помню эти четыре имени: Папанин, Кренкель, Федоров и Ширшов. А герои гражданской войны?

В тридцатые годы имена авиаконструкторов были известны всем, их популяризировали в качестве примера для подражания. А имя С.П. Королева — руководителя нашей программы освоения космоса — стало известно широкой публике только после его смерти. Сообщая о запусках спутников и вообще о продвижении космической программы, советские газеты упоминали таинственно о некоем "Главном Конструкторе" и о "Главном Теоретике" — с больших букв. Формаль­но считалось, что это делается из соображений секретности. В действительности же зарубежным специалистам было прекрасно известно, что "Главный Конструктор" — это С.П. Королев, а "Главный Теоретик" — М.В. Келдыш. Но советской публике этого знать не полагалось. Пока советские лидеры были в глазах народа героями революции и гражданской войны, существование героев в других сферах деятельности не противоречило интересам системы. Однако на фоне безликих руководителей существование ярких фигур с большим автори­тетом таит в себе определенные опасности. В конце концов, С. П. Королев мог сказать любому члену Политбюро: "Я дал миру выход в космос. А ты кто такой?" Конечно, на самом деле он никогда так не сказал бы. Но уже возможность такого со­поставления вряд ли была бы приятна руководителям. Основным тезисом пропаганды, которая велась вокруг космической программы, было то, что успехи в космосе — достижение советского строя, что это было возможно только в условиях социализма и только под руководством коммунистической партии и ее Центрального Комитета.