Инъекция страха - [54]

– Какой Витя?

– Ну, я не знаю… начальник, который ему встречи назначал.

Андрей вспомнил. Действительно, время от времени отцу звонил незнакомый мужской голос, и если того не было дома, на обычный вопрос «что передать?», так и просил, мол, скажите, что приехал Витя. И как же корежило физиономию отца, когда ему передавали информацию о звонке! Он неизменно объяснял, что это по работе, что курьер-командировочный опять прибыл из Москвы, после чего срывался из дома и мчался на встречу. Вот тебе и «командировочный»…

– Этот Витя называется «куратором», – не смог сдержать брезгливости Андрей. Почему-то он представил себе пьяного друга Сашу. – Офицер какой-нибудь. А папа – его агент. Брось, мама, не переживай, я серьезно говорю – ничего здесь плохого нет. Значит, полтора-два года его не дергали?

Мать смахнула с ресниц что-то невидимое:

– Да… – Глаза ее чуть поблескивали. В уголках выступила предательская влага. Ее неловкость никак не стряхивалась со сгорбленных плеч.

Андрей, наоборот, еще больше распрямился:

– Правильно, столько же времени назад его и поперли по сокращению штатов. Все в этом мире взаимосвязано, как выражается один мой знакомый кэгэбэшник.

– Твой знакомый? – вскинулась она. – У тебя тоже?

– Я имел в виду Сашу, успокойся. Вот ты думаешь, почему папа смог выхлопотать для бабы Ули отдельную квартиру? Ту, в которой вы сейчас живете? Или как он получил дачный участок в Токсове? И машину, кстати, разве можно было три раза менять – вне очереди? Во времена застоя, мама, были свои правила жизни.

– По профсоюзной линии, – неуверенно возразила мать.

– Брось, он же не был «шишкой». И вообще, удалось бы ему пройтись ножками по этой «линии», не будь он стукачом, как ты думаешь?

Она все кивала. Улыбка на ее лице дергалась – вероятно, была плохо закреплена. Странное дело, мама с таким упорством оберегала сына от страшной тайны отца, а в результате именно сын искал и находил слова утешения.

– Непонятно только, с чего вдруг он перед тобой «раскололся»? – спросил Андрей.

Разговор влекло течением. Река стала широкой, движение замедлилось, убаюкивая усталый мозг легкой качкой. Нестерпимо хотелось спать. Спросить-то Андрей спросил, хотя ответ на этот последний вопрос его уже не интересовал. «Все из-за подопечной, ага… Папа, оказывается, далеко не всегда тратил время на нее… Частенько с Витей, но сказать не имел права… А мы думали – с ней… Не выдержал, психанул…» Очередная разгадка заняла свое место на витрине. Экспонат под номером семь. Или восемь? Не пора ли начать считать свалившиеся на тебя разгадки? И сколько их еще осталось собрать, чтобы коллекция была полной?.. Монолог матери подошел к концу: «Может, он наврал про подписку и про встречи с Витей, чтобы от него отстали? „Почти как дочь“ никуда не делась за эти два года…»

– Не сходи с ума, – включился Андрей. – Про такое не врут.

И тут в кухню ворвалась Алиса. «Мутики» (то есть мультфильмы) кончились, и она хочет кушать. Ей скучно, а мама (то есть Зоя) никак не просыпается. Нет, мама проснулась, но только на секундочку. Сказала: «Бархат завтра». А что такое бархат? Это котик с усиками и ушками?.. «Умница-девочка, – ощутил Андрей слабый укол счастья. Освоилась со своим язычком, болтает без умолку, больше не боится разговаривать. И с детьми чувствует себя свободно, играет, не уединяется, активной стала – и в жизни, и на занятиях, – а ведь с каким трудом входила в контакт…» Не прошло и минуты, как вдруг образовался скандал. Женщины не могут без скандала. Алиса хотела кушать – да, хотела! – однако рассчитывала получить от бабушки Светы «йорт и песеню», но никак не это противное пюре. «Йорт и песеня» – означает в переводе йогурт с печеньем. Сладкое блюдо. А сладкое – только после ужина, как Алиса не понимает! «Ты же любишь пюре, – взмахивала бабушка руками, – смотри, и жевать не надо!»

Андрей не стал участвовать. Взял телефонный аппарат, вытащив шнур из розетки, и ушел. В прихожей он подключился ко второй розетке и набрал номер.

Диалог был по-мужски короток.

– Я все знаю, мама мне рассказала…

– О чем? – надменно, героически-книжно осведомился отец. А может, он так испугался. А может, и без того был напуган – теми визитами, ради которых отменил поездку в Кавголово.

– О монете, о чем же еще. И Зоя – тоже все рассказала.

«Знаем мы, чего он испугался на самом деле, – вскользь подумал Андрей, – знаем, о чем он подумал при упоминании мамы…»

– И что дальше?

– Это ты сделал?

Простой, предельно концентрированный вопрос. Как соляная кислота в голодном желудке. Прямой и очень конкретный, как гвоздь, торчащий из стены – вешай на него ответ за ответом. По-мужски. «Что я, по-твоему, сделал?» То. Мать не только рассказала, но и показала, Андрей собственными руками держал это. Понятно? Отцу было понятно. И кривляться он отнюдь не намерен. Однако ответ его – нет. Отцу, наверное, стыдно признаться? Причем здесь стыд, если на самом деле – нет, нет и нет!!! Он не брал у Шлемы коллекцию. Он сам голову ломает, он в отчаянии, чуть ли не в истерике – кто пришел за ним следом! Следом? Не надо спрашивать. Не по телефону, пожалуйста. Честное слово, отец не брал коллекцию, и разве не достаточно его честного слова? Вернее, акцент следует поставить иначе – КОЛЛЕКЦИЮ он как раз и не брал. Кто же тогда? Наваждение какое-то. Откуда в таком случае у матери…