Индийская принцесса - [35]

Однако Аш, совсем недавно одержимый столь же страстным желанием поскорее распрощаться с Гуджаратом, внезапно испугался, как бы не пришлось уехать отсюда в ближайшем будущем: если его вызовут в Мардан прежде, чем Гобинду удастся тайно передать вести из Бхитхора, он, вполне вероятно, так и не узнает о произошедших там событиях и не сможет сообщить Кака-джи о положении дел или помочь чем-нибудь.

Эта мысль казалась настолько невыносимой, что в настоящее время Аш испытал бы облегчение, если бы узнал, что должен прослужить в Гуджарате еще пять лет, или даже десять, или двадцать. Уехать сейчас значило бы бросить Джули именно тогда, когда она нуждается в помощи больше всего и когда самая ее жизнь может зависеть от его присутствия здесь, в Ахмадабаде, и готовности прийти к ней на помощь.

Он уже дважды бросал Джули: сначала в Гулкоте, когда она была ребенком, а потом в Бхитхоре – хотя в последнем случае решительно против собственной воли. Он не сделает этого в третий раз. Но если ему прикажут вернуться в Мардан – что тогда? Имеет ли смысл послать Уолли и Уиграму Бэтти письмо с просьбой употребить все свое влияние, чтобы приказ о его возвращении отсрочили, коли им станет известно, что такая возможность рассматривается? С другой стороны, сообщив обоим о страстном желании поскорее вернуться в корпус, как он теперь собирается объяснить столь резкую перемену настроения? «Извините, я не могу сказать, почему я передумал и не хочу возвращаться в корпус, но вы просто поверьте на слово, что мне крайне необходимо задержаться здесь на некоторое время…»

Они решат, что Аш заболел или спятил, а Уолли посчитает, что уж он-то вправе знать правду. Но открыть правду нельзя, а значит, писать не имеет смысла.

Аш искал утешения в надежде. При удачном раскладе «оловянные боги», изгнавшие его в Гуджарат, вообще забыли о нем и не вспомнят. Или, что еще лучше, Гобинд сумеет связаться с ним и сообщит, что их страхи оказались беспочвенными и на самом деле у обеих рани Бхитхора все в порядке, а тогда будет неважно, как скоро его отзовут обратно в корпус. На самом деле чем скорее, тем лучше, потому что последнее письмо Уолли усилило в нем желание вернуться в Мардан почти в той же мере, в какой письмо Кака-джи отбило охоту уезжать из Ахмадабада.

Уолли писал, что разведчики снова ходили в бой и Зарин получил ранение, но не серьезное. Он подробно описывал сражение (с бандитами из племенной области Утман-Кхел, которые два года назад убили нескольких кули, работавших на строительстве канала на реке Сват) и пел дифирамбы инициатору боевых действий, некоему капитану Каваньяри, помощнику комиссара Пешавара. Тот узнал, что главарь и несколько членов банды живут в деревне Сапри, милях в пяти выше по течению от форта Абазай и на самой границе племенной территории Утман-Кхел, и послал деревенскому старосте требование о выдаче бандитов вкупе с крупной денежной суммой, предназначенной на пенсии семьям убитых кули.

Жители Сапри, наивно полагавшие свою деревню неприступной, ответили оскорбительным отказом. Капитан Каваньяри решил захватить их врасплох и разработал план нападения. Под командованием Уиграма Бэтти три офицера разведчиков, двести шестьдесят четыре совара из кавалерии и дюжина сипаев из пехоты – последние верхом на мулах – выступили однажды ночью под покровом темноты к Сапри, вместе с Каваньяри, которому удалось сохранить предстоящую операцию в такой глубокой тайне, что двое из офицеров до последнего играли в теннис и ушли в поход практически с корта.

Первая часть марша была простой, но за восемь миль до цели местность стала сильно пересеченной, и лошадей и мулов пришлось отправить в форт Абазай, а разведчики двинулись ощупью в темноте на своих двоих. Жители Сапри, по-прежнему уверенные, что нагромождения скал, пропасти и пробитые реками глубокие ущелья служат вполне достаточной защитой от любого нападения, пробудившись на рассвете, обнаружили, что деревня окружена, и схватились за оружие, но после короткого сражения, в ходе которого убитые кули были полностью отомщены, главарей и девятерых других бандитов, принимавших участие в той резне, взяли в плен.

«Наши потери составили всего семь человек ранеными, – писал Уолли, – и Уиграм представил Джагат Сингха и дафадара Тура База к ордену “За заслуги” за похвальную отвагу в бою. Так что сам видишь: мы тут ведем не совсем праздную жизнь. А как ты там? Знаешь, мне неприятно говорить это, но в своих письмах ты очень много рассказываешь об образце совершенства среди лошадей, недавно тобой приобретенном, но почти ничего о себе, тогда как меня интересуют новости о тебе и твоих делах. Или в Ахмадабаде и хваленой Роуперовской коннице вообще ничего никогда не происходит? Уиграм передает тебе привет. Зарин тоже. Ты слышал про молодого болвана Рикки Смита из 75-го туземного пехотного полка? Ты не поверишь, но…» Заключительная часть письма посвящалась разным сплетням.

Аш со вздохом отложил письмо в сторону. Он должен написать Зарину и попросить его впредь быть поосторожнее. Было здорово получить весточку об Уолли и узнать все последние новости и сплетни полковой жизни, но еще лучше было бы получить возможность снова разговаривать с ним лично – и служить в полку, постоянно занятом в боевых действиях, а не в полку, который со времени Восстания редко участвовал в таковых (если вообще участвовал) и к которому он, Аш, лишь временно прикомандирован – незваный гость, навязанный начальством и в любой момент могущий получить приказ о возвращении в свой корпус. «Только бы не слишком скоро, – молился Аш. – Не раньше, чем придут известия от Гобинда…»