Индийская принцесса - [18]

Аш находил их общество гораздо более приятным и интересным, чем любое, какое мог найти на светских вечеринках в военном городке. Разговоры здесь велись на самые разнообразные темы: теология, философия, урожай и торговля, проблемы местных органов управления и администрации, – а не ограничивались обсуждением лошадей, гарнизонных сплетен, служебных дел или политических событий и конфликтов между демократическими государствами, происходивших на другом краю земли. Однако даже здесь Аш не мог полностью расслабиться. Несмотря на то что хозяева относились к нему доброжелательно и всячески старались, чтобы он чувствовал себя как дома, он всегда ощущал некий барьер между собой и ими – тщательно замаскированный, но все равно существующий. Они симпатизировали ему. Они искренне интересовались его взглядами. Они с удовольствием общались с ним и радовались, что он говорит на их языке не хуже их самих… Но Аш не был одним из них. Он мог быть желанным гостем, но при этом оставался фаранги – чужеземцем и представителем иностранного раджа. И не одно только это…

Поскольку он также был другого вероисповедания и другой крови, некоторые темы при нем не обсуждались и даже не затрагивались, и, хотя маленькие дети чувствовали себя с ним совершенно свободно и принимали его присутствие без вопросов, ни одна из женщин ни разу даже мельком не взглянула на него. В гостях у Ранджи Нарайяна или его друзей и родственников Аш всегда ощущал также кастовый барьер, потому что многие представители старшего поколения не могли (если процитировать капитана Кримпли) «заставить себя есть или пить с человеком такого сорта».

Аш не видел в этом ничего странного, хорошо понимая, что взгляды, сложившиеся в глубокой древности, не изменить за десять-двадцать лет. Но нельзя отрицать, что по этой причине светский разговор правоверного индуса с парией зачастую был делом трудным и весьма деликатным.

Той зимой ходили слухи о важных переговорах, которые должны состояться в Пешаваре между представителями Великобритании и эмиром Афганистана. Политическое значение данного события было предметом бурных обсуждений в Равалпинди (и, разумеется, во всем Северном Пенджабе), но, несмотря на все услышанные от Кода Дада предостережения, Аш не уделил этому предмету особого внимания – главным образом потому, что редко наведывался в клуб или в офицерское собрание и, как следствие, не узнал многого из того, что мог бы узнать.

Зарин сумел вырваться в Равалпинди всего пару раз осенью, а Уолли – подумать только! – умудрился получить недельный отпуск, который они с Ашем провели, стреляя уток и бекасов на реке Чинаб в окрестностях Моралы. Неделя прошла приятно, но по сравнению с ней последовавшие затем долгие, томительные дни показались даже более скучными, хотя Уолли писал регулярно, Зарин тоже время от времени подавал о себе весточку и изредка приходили письма от Кака-джи с новостями каридкотской жизни и приветами от Джхоти, но без каких-либо упоминаний об Анджули или Бхитхоре. Кода Дад тоже написал – правда, для того лишь, чтобы сообщить, что у него все в порядке и что со времени их последней встречи положение дел в целом не изменилось. Из этих слов Аш заключил, что ситуация, обрисованная Кода Дадом прошлым летом, остается прежней и не обнаруживает признаков улучшения.

Капитан Кримпли, иногда видевший приходившие письма (почта ежедневно выкладывалась на столик в прихожей), язвительно высказывался в клубе о корреспондентах Панди Мартина и намекал, что государственной разведывательной службе стоило бы заняться ими. Но кроме майора Райкса, никто не обращал внимания на подобные заявления. Капитан и его близкий друг не пользовались популярностью у сослуживцев и едва ли сумели бы сильно навредить Ашу, если бы не история с мистером Эдриеном Порсоном, известным лектором и бывалым путешественником…

Январь и февраль пришли и прошли. Дни стали теплыми и солнечными, и вместе с последними перелетными птицами в Равалпинди появился мистер Порсон, намереваясь покинуть страну задолго до первого апреля. Он провел несколько месяцев в разъездах по Индии, пользуясь покровительством таких высокопоставленных лиц, как губернаторы, резиденты и члены совета, и в данный момент остановился у комиссара Равалпинди на своем пути к последнему пункту назначения, Пешавару, откуда собирался вернуться в Бомбей и далее на родину. Целью предпринятой поездки был сбор материала для цикла критических лекций на тему «Наша Восточная империя», и к настоящему времени мистер Порсон уже считал себя крупным специалистом по Индии и как-то ранним мартовским вечером решил изложить свои взгляды группе членов Пиндского клуба.

– Вся беда в том, – сказал мистер Порсон хорошо поставленным, звучным голосом профессионального лектора, – что из всех индийцев вы желаете знаться только с махараджами и крестьянами. Вы не прочь водить дружбу с правящим князем и называть его «вполне порядочным малым», но возникает вопрос: почему вы не пытаетесь подружиться с индийскими мужчинами и женщинами из вашего сословия? Это, прошу прощения за прямоту, непростительно, так как свидетельствует об известной недальновидности и предвзятости, не говоря уже о расовом снобизме, каковой любому мыслящему человеку представляется в высшей степени оскорбительным. Особенно при сравнении с вашим покровительственно-снисходительным отношением к «преданным старым слугам», о которых вы столь благосклонно отзываетесь, – к раболепным «дядям Томам», которые усердно прислуживают вам и заботятся об удовлетворении всех ваших жизненных потребностей…