Живут теперь, как мне рассказывали, все родственники Мирона Рафаиловича почти уже год за границей, а он все еще здесь по учреждениям бегает, то ли действительно надеется изменить в паспорте запись, но официально, а не так, как советовал бездельник-адвокат, то ли запись – это предлог, просто не хочется старику навсегда расставаться с городом, где он родился и вырос, где прошла вся жизнь с ее радостями, надеждами и тревогами, с могилой жены на старом еврейском кладбище.
Ждет Мирон Рафаилович постоянно писем от родных. Родным, как видно, тоже не слишком весело, хотя они и стараются не подавать виду. «В следующий раз, дедушка, – пишет Юля, – вышлем тебе головной убор из орлиных перьев и томагавк. Томагавк – это такой топор, им можно мясо рубить, если оно есть, а самого мяса пока, к сожалению, выслать не можем. Его здесь во всех магазинах навалом, но цены такие… Очереди только за пособием по безработице и за рабочим местом. Доктора математики, как мой папа, чтобы получить место программиста, стоят по семь-восемь месяцев, но можно и еще меньше, если согласен убирать мусор или подмывать умирающих от СПИДа больных в госпитале. А вообще все здесь хорошо. Крепись, дед!».
А он и крепится что же ему еще остается? Крепится – к плачет… И опять крепится…
А недавно идет он утром по родной улице Новорыбной и думает. Вот, мол, жил человек, трудился, воевал, опять трудился-вкалывал, а с чем к концу жизни подошел, что нажил! Одно, кажется, доброе имя у него, Мирона Рафаиловича, и осталось. А что оно стоит, доброе имя; что вообще когда-либо стоило?… Вот так он идет, а навстречу ему с авоськой в руках да с молочной бутылкой в ней та самая бывшая милиционерша приближается… Узнал! (Полубыль – это ведь и полусказка).
Сорок лет не виделись, да и изменилась она за сорок лет не в лучшую сторону, а узнал сразу. Остановился о своих бедах рассказал:
– Загубили вы мне всю мою жизнь, уважаемая гражданка, бывший младший лейтенант милиции, товарищ Нетудыхатка, если не ошибаюсь?…
Она улыбается.
– И у меня тоже не слишком… Муж был милиционер, пил. Потом, слава Богу хоть от меня ушел, живет (теперь где-то на Севере, а дети поразбежались, кто куда… А ваша фамилия говорите, Широченный? Не помню… А зашли бы вы когда-нибудь чаю ко мне попить по-соседски, посидели бы. Я ведь вот в этом доме теперь живу, вторая парадная. И Квартира тоже на втором этаже. Хорошая! Звонить семь раз только лучше – стучать, звонок не работает…
Вот так поговорили и разошлись. Она – в молочный магазин (авось там сегодня молоко будет?), он – в очередное учреждение по вопросу о своем лжеиндействе. И опять горькую думает думу, любимицу свою вспоминает, Юльку… Всех-всех их вспоминает, родных своих негодяев, бросивших его, старика, да почти о нем и позабывших…
А еще, рассказывали мне несколько дней спустя заработал в квартире у знакомой Мирона Рафаиловича старенький электрический звонок, чуть ли не довоенный, захрипел на весь коммунальный коридор (Соседи считали, «Раз… два.,, три, четыре… Нашла-таки себе старая хулиганка приличного человека!.») А после заработала у нее и электрокофемолка и даже мясорубка электрическая, не действовавшая уже лет двадцать…
А что, он ведь, Мирон Рафаилович, никогда и не скрывал, что он – рабочий высокой квалификации, электрик. Как говорят, специалист с большой буквы, хоть и индей по национальности…
