Инцидент в Сакаи - [3]

Произнеся эту краткую речь, Фукао удалился во внутренние покои.

Тогда выступил вперед Коминами и изложил распоряжение главы клана:

— Требуется двадцать человек, кто именно — не сказано. Пусть сейчас все пойдут в храм Инари и, помолясь, определят по жребию, кому жить, а кому умирать. Кто вытащит чистый билет, тому суждено жить, а кто — билет с начертанием высочайшей воли, тот будет казнен. Ступайте же к храму.

Двадцать пять человек покинули дворец и отправились в храм Инари. Коминами был уже там, он сидел в притворе под колокольцами, с билетами наготове. Справа от него расположился чиновник Государственного надзора, на приступках со списками стояли два помощника Фукао. Прибывшие из Киото артиллеристы и пехотинцы построились шагах в десяти.

По знаку Коминами один из помощников Фукао развернул список и стал выкликать по порядку всех двадцать пять человек, каждый из которых, подойдя к нему, тащил жребий и, узнав о своей участи, передавал его второму помощнику, который делал соответствующую отметку в своем списке. Находившиеся в храме люди поначалу не понимали, что происходит. Когда же суть жеребьевки стала ясна, заволновались, на глазах у некоторых появились слезы.

208

Билеты со знаком высочайшей воли достались десятерым из шестого отряда и шестерым — из восьмого. К ним прибавили двух отрядных командиров — Миноуру и Нисимуру и двух старших солдат — Икэгами и Оиси.

Чистые билеты вытащили в шестом отряде пятеро и четверо — в восьмом. По окончании жеребьевки все снова пошли во дворец. Вытянувшие чистые билеты составили коллективное прошение:

«Жребий разделил нас на две группы, одним выпала жизнь, другим — смерть. Однако помыслы наши с начала и до конца были едины, поэтому просим и нам определить участь, равную с теми, кому выпала смерть».

Прошение было отклонено на том основании, что требовалось определенное число людей.

Всех отмеченных жребием доставили в главную усадьбу. Вытащившие чистые билеты были исключены из отрядных списков и переданы в распоряжение общевойскового командования княжества Тоса. Их расквартировали отдельно. А через несколько дней пришел приказ переправить всех на тюремном судне в родные места. Каждый был препровожден в свою провинцию, передан на поруки родственникам и должен был ждать дальнейших указаний.

Доставленные же в главную усадьбу писали вечером прощальные письма родителям, братьям — кто у кого был; каждый вложил в завещание свою отрезанную косичку-мотодори.

*Прическа «мотодори» — со лба волосы выбривались, а на затылке заплетались в короткую косичку — символизировала принадлежность к самурайскому сословию.*

Охранявшие усадьбу воины пятого отряда принесли сакэ и устроили прощальный пир, в котором участвовали все — и командиры и рядовые солдаты. Шестнадцать человек, обреченных на казнь, изрядно захмелели. Дои Хатиноскэ из восьмого отряда пить не стал, а когда воцарился всеобщий храп, он не выдержал.

— Слушайте, вы! Завтра нас ждет смерть! — Он вцепился в плечо Сугимото из шестого отряда, растолкал его. — Послу-

209

шай, им сейчас ничего не втолкуешь, но ты-то, надеюсь, поймешь? Ради чего нам завтра умирать?

Сугимото наконец уразумел, в чем дело:

— Ладно, давай всех будить.

Люди очнулись и стали слушать. Смерти никто не боялся, с мыслью о ней смирились в тот день, когда стали солдатами и покинули родные края. Но за что, в самом деле, позорная смерть? Порешили добиваться разрешения на харакири.

Шестнадцать человек облачились в хакама и хаори и отправились в самурайский приказ.

— У нас неотложное дело, — заявили они дежурному служащему, — просим аудиенции у главы Городского магистрата.

Дежурный исчез во внутренних покоях и через некоторое время вернулся с ответом:

— Ваша просьба резонна, но не может быть удовлетворена. Каждому определено свое. Являться среди ночи и требовать аудиенции не подобает.

— Что значит «каждому свое»? — возмутились шестнадцать человек. — Мы те, кто завтра отдаст жизнь за отечество! Если не можете помочь нам, уйдите с дороги, мы пройдем сами. — И, не снимая обуви, двинулись по циновкам во внутренние покои.

*...не снимая обуви... — В Японии принято оставлять обувь у входа в дом.*

— Пожалуйста, подождите минуточку. Начальство вас примет, — взмолился дежурный.

Фусума раздвинулись, и тотчас же появились Коминами, Хаяси и еще несколько человек.

Такэути выступил вперед:

— Мы те, кто, повинуясь высочайшей воле, прощается с жизнью. В Сакаи мы выполняли приказ отрядных командиров и вины за собой не чувствуем. Трудно смириться с приговором к смертной казни. Но, если иного выхода нет, мы хотели бы услышать, за что подвергаемся такому наказанию.

Коминами нахмурился, был явно недоволен, но перебивать говорившего не стал, а когда тот умолк, обвел всех суровым взглядом:

210

— Хватит! Считаете себя безвинно пострадавшими? Командиры отдавали глупые приказы, вы совершали глупые поступки!

Такэути не сдавался:

— Трудно поверить, что это говорит глава Государственного надзора. Солдаты обязаны повиноваться приказу командира — глупого или умного для них не существует. Была команда «Огонь!» — мы и стреляли. Если каждый станет рассуждать, разумный или неразумный приказ, как же можно будет воевать!