Иначе не могу - [10]

Рука немеет. В окошечко глядит белый-белый зимний день. Как чистый холст мольберта, чуть тронутый тенями. Анатолий переступает с ноги на ногу, не решаясь войти в будку. Ничего, постой, голубчик! Померзни. Это тебе за прозвище, что ты мне прилепил — весь промысел зовет третьим факелом, хоть глаз не кажи. Это тебе за вечные шуточки. За грубость. За позавчерашний случай, когда ты так надрался с аванса, что даже «Ромашова» не смог выговорить. Постой, ничего с тобой не случится.

Продолжая без устали вращать лебедку, Любка краешком глаза с неослабным интересом следила за Семиным. Вначале Анатолий просто стоял. Затем, украдкой поглядывая на окошко, стал приплясывать на месте (не пижонься, носи валенки, а не альпинистские ботинки!). Наконец, закружился вокруг скважины, остановился у опоры и, прижавшись к ней спиной, вытащил папиросу.

Любка метнулась к двери, распахнула ее.

— Э-гей! — звонко крикнула она. — Ты что, забыл, где находишься? Не кури давай!

Анатолий смял папироску и решительно направился к ней. Встал в дверях.

— Хватит тебе выпендриваться. Дай сам подниму.

— Ты лучше дверь закрой… с той стороны, — посоветовала Любка. — И чего зря топчется? Не твоя скважина — и иди, пожалуйста. Скажи, будто меду сюда привезли!

И пусть асы-танется гы-лубокой тайною,

Шы-то и у нас с тобой была любовь! —

вдруг истошно завопил Анатолий и, не оборачиваясь, пошел прямо через снежную целину в ту сторону, где находилась диспетчерская. Шагал он быстро, пинал попадавшие ему под ноги куски льда, ветки.

Любка решила передохнуть. Села прямо на подрагивающий теплый насос и, сложив руки на коленях, нагнулась к окошечку, чтобы не упускать из виду Анатолия. Фигурка его уменьшалась, таяла, и вот уже одинокое черное пятно, чуть колеблясь, движется по бесконечному снегу.

Любка, Любка, самая независимая и острая на язык девчонка в техникуме! Угораздило ж тебя встретиться на одной тропе с таким непутевым. Думала ли, что не будешь спать целую ночь из-за того, что он подозрительно долго болтал с разодетой в пух и прах девицей у «Спорттоваров»!

Как же это получилось, что Анатолий сразу, без приглядки и ухаживаний стал ходить за ней по пятам? Любка достаточно наслушалась рассказов Танзили о том, что он никогда не упускает возможности «распустить хвост» перед каждой мало-мальски смазливой девчонкой. А уж насчет языка и говорить нечего. Заговорит кого хочешь. Но только не ее, Любку. Видали таких. Любка часто задумывалась над тем, почему даже в моменты, когда она с замиранием сердца представляла его объятья, поцелуи, ласковые слова, сознание упорно напоминало о его грубости, неуравновешенности, какой-то расхристанности во всем, за что берется. Ведь так не бывает, наверно. Если любишь… И так внезапно! Бог мой, запуталась совсем!

Недавно она пошла во Дворец нефтяников на вечер. Встала с подругой у колонны и увидела свое отражение в овальном зеркале напротив. И даже понравилась сама себе: синее платье с меховой оторочкой вокруг шеи и запястьев, густо искрящийся пышный кок волос под невидимой сеткой, глаза горят, румянец во всю щеку… И вдруг в зеркале же она заметила Анатолия: с каким-то непривычным, досадным, пожалуй, восхищением он глядел на нее. Все напряглось у Любки внутри, она непроизвольно сделала шаг в его сторону и… ушла в зал.

«А что если просто тронуть его за рукав и сказать: не надо так, Толя! Ты ведь совсем не такой, наверно! Слышишь? Нет не буду. Не хочу. Сам не маленький».

Любка снова взялась за лебедку. А в голове вертелась глупая, как ей казалось назойливая мысль: у него очень красивые пальцы. Длинные, чуткие. И глаза отдают чем-то матовым, если взглянуть на них сбоку.

«О чем ты думаешь!»

…Протяжный сигнал заставил Анатолия обернуться. Из окошка догнавшей его дежурной машины выглянул Сергей.

— Ты куда?

— Туда. — Анатолий показал на далекий домик диспетчерской.

— А чего это ты такой крюк сделал?

— Люблю прогулки на свежем воздухе. Укрепляют нервную систему.

— Ничего себе прогулочка, да еще в рабочее время.

— Мяч беру, Сергей Ильич: через пять минут конец вахты.

— Ладно, лезь в кабину.

— Дойду.

— Залезай, говорю.

Дорога была неважная. Накануне здесь прошел бульдозер, и узкий коридор в снегу петлял, едва ли не пересекая самого себя.

Анатолий мельком взглянул на сосредоточенное лицо начальника участка, оглянулся украдкой: за темным мыском уже исчезла та самая 78-я скважина, широко расставившая свои суставчатые ноги. Там — Люба.

— Разряд с тебя сняли. Видел?

— Еще бы не видеть. А мне как-то до фонаря.

— Кончай паясничать, Толя. Как ты думаешь, из детских штанишек не пора вылезать, а?

— Может, хватит воспитывать, Сергей Ильич? Образцово-показательного из меня не выйдет все равно.

— А никто и не хочет, чтобы ты херувимчиком был. Думать-то не научился, что ли? Вроде неглупый парень, соображаешь, что к чему. Если о себе не беспокоишься, хоть обо мне как о начальнике участка подумай. Как ты считаешь, сколько я могу тебя выгораживать? Ты в общем-то неплохой парень, но ведь это к делу не пришьешь. Совесть поимей, честное слово.

— А что я? — взъерошился мгновенно Анатолий. — Украл что?