In vinas veritas - [19]

Какое же было поутру мое удивление, когда я по своему обыкновению спозаранку вышел на зарядку и обнаружил всех действующих лиц ночного вторжения в мою каюту сидящими с унылыми лицами в коридоре. Увидев меня, они вскочили и скоренько продолжили свое представление с надуванием щек. Тут до меня начало потихоньку доходить, в чем же дело. Эти ребята были заурядными наладчиками воздуходувок в каютах, старпом им подогнал ключи, те и рады стараться. А то, что по ночам некоторые люди имеют обыкновение спать — это их не касалось: ведь они работают посменно. Вот они и остались досиживать свою смену под дверью.

Да, китайское качество — это особый вид услуг. Они делают макеты. Чтобы эти макеты заработали, нужно приложить усилие, причем, явно не китайское. Ну, а чтобы радоваться безотказной и полезной работой, требуется перебрать механику до основания, заменить микросхемы, корректно отрегулировать и правильно установить. Зачем же тогда нужен китайский макет? А просто для того, чтобы использовать его как приблизительное руководство по сборке. Все вполне ясно. Непонятно только одно: каким образом нам, двум механикам, электромеханику и парочке довольно грамотных филиппинских мотористов перебрать весь пароход, при этом постоянно поддерживая его в режиме жесткой эксплуатации? Испытывая дефицит в запчастях, зачастую в состоянии штормового моря, когда и устоять-то на ногах сложно, под постоянным прессингом со стороны тупоголового командно-штурманского состава?

Ох, лукавые китайцы! Нет на вас зла! Такая у вас природа! Нет обид на вас, потому как вы не обижаетесь на нас! Даже когда прибежал белый от негодования старпом и рассказал, что был свидетелем, как заполняли танки питьевой водой перед отходом судна в первый рейс. Чистую воду заливали через специальные водостоки, в то время как сверху танков большие люки были не задраены. Да, что там не задраены — они валялись поодаль. А группа работяг в праведном пролетарском гневе против буржуазных пережитков старательно сливала содержимое своих мочевых пузырей прямо в открытые зевы свежевыкрашенных специальной санитарной краской емкостей для пресной питьевой воды. Этот жест протеста не имел полового разделения: женщины и мужчины одинаково сосредоточенно старались угодить струями в центр пустоты, радуясь звукам журчания. Старпом появился вовремя, когда в революционных умах еще не созрело желание перейти на тяжелую артиллерию. Нам осталось только посмеяться и понадеяться на наш испаритель, который должен был в открытом море снабжать нас дистиллированной водой, часть которой идет на питьевые нужды.

Мои размышления и ассоциативные воспоминания оборвались внезапным грубым окриком из-за дверей каюты:

— Мы что, сюда мечтать приехали?

Я даже вздрогнул от неожиданности. А на пороге появился Саша, двумя пальцами поддерживая за шнурки безвольно висящие кроссовки примерно моего размера.

— Примерь, страдалец!

— Надеюсь, не с покойника? — поинтересовался я, имея в виду то, что старпом пришел в одиночестве. Сергея Михайловича поблизости не наблюдалось.

— Побойся бога! — поморщился Александр и присел на подвернувшийся стул. — Горошков убёг на полусогнутых вслед за твоим паном Зюзей. Имя такое было у твоего сменщика, у румына.

— Стало быть, мы теперь здесь главари?

— Стало быть, так, — ответил мой коллега и с усмешкой посмотрел на меня.

16

Шузы пришлись мне впору. Какая мне разница, кто оставил их? Попользуюсь, пока ноги заживут. Позабавило, как быстро ретировались представители высшего руководства бедствующего судна. И, честно говоря, немного неясно было, чем же теперь заниматься?

— Может по кофейку? — предложил я.

Саша хмыкнул и попытался скрыться из моей каюты. Но на пороге остановился: все-таки он был достаточно воспитанным человеком.

— Ставь кипятильник, я сейчас буду. Только по сусекам поскребу: надо же к кофе что-нибудь найти!

В мою душу закралась некоторая доля сомнения: уж больно торжественно-ликующим выглядело поспешное бегство к странным сусекам. Ожидался сюрприз.

Моя интуиция меня не подвела: едва чайник закипел, и я разложил чашки — блюдца — ложки перед банкой «Максвелл хауса», как сияющий Саша предстал перед скромно сервированным столом.

— Нет повода не выпить, — и дополнил убранство початой бутылкой «Хеннеси», — когда еще мы сможем приобщиться к обществу истинных ценителей коньяка?

Скука, начинающая посылать мне тоскливые позывы, скользнула под пробку и утонула в янтарного цвета амброзии. Я даже пожалел, что рядом нет старины Стюарта. Коньяк под кофе был просто превосходен. Мы тянули медленно глоток за глотком и молча жмурились, как коты на солнце. Теперь был не страшен монотонный дождь за иллюминатором, не так постыло в мертвящей тишине парохода.

— Откуда у нас это великолепие? — наконец поинтересовался я.

— Да старина Горошков завещал, скотина, — ответил Саша и уточнил, — Он — скотина. Представительский коньяк, который не успели выжрать береговые службы. А сам он — человек непьющий. Зюзя, может быть, был и рад надраться «в зюзю», да вот не знал об этом.

— Чувствую, ты по-настоящему уважаешь этого мастера.

— Не было человека в кампании, кто бы, попав под руководство этого гиганта мореплавания, оставался спокойным при упоминании о нем. За исключением, разве что поварихи с неприличной фамилией. Он ее завсегда с собой возил.