Имя Зверя - [135]

В конце коридора деревянная лестница уходила в темное отверстие. По обеим сторонам ее висели два толстых каната, которые, очевидно, были подвешены, чтобы облегчить спуск Папе. Спустившись по лестнице, они оказались в большой погребальной камере, заполненной саркофагами и многочисленными непогребенными мумиями. Невозможно было сказать, сколько их здесь. Лампа давала слишком мало света, чтобы можно было оценить размеры помещения. Тут могли находиться тысячи тел, как в братской могиле.

Среди ярко раскрашенных саркофагов был проход. Голландец подвел их к низкой двери, за которой оказался узкий туннель, поднимающийся вверх под небольшим углом. Пройдя по нему пятьдесят или шестьдесят ярдов согнувшись, едва ли не ползком, они оказались в гораздо более просторном поперечном коридоре. Голландец повернул налево.

Еще ярдов через десять коридор внезапно закончился деревянной дверью — тяжелой, украшенной накладками из сандалового дерева и висевшей на медных петлях. В ней были современный засов и замок. Голландец открыл дверь, приказав им заходить.

Комната, в которую они попали, была маленькой и темной. На гвозде рядом с дверью висел небольшой медный подсвечник со свечой. Голландец достал из кармана коробок со спичками и зажег свечу.

— Пока вы должны оставаться здесь, — сказал он. — Не пытайтесь убежать — снаружи будет стоять Масуд.

— Зачем вы привели нас сюда? — спросил Майкл.

— Доктор Манфалути должна быть здесь. Вы — тоже. Я поговорю с вами позже. Позже вам дадут еду и питье.

Не говоря больше ни слова, он повернулся и вышел. Дверь затворилась, замок защелкнулся.

Эта была еще одна погребальная камера, вся забитая мумифицированными телами детей. На многих мумиях покровы отвалились, обнажив высохшую плоть или белые кости.

Они сидели прислонившись к стене и отдыхали. Здесь им почти не было страшно. Темнота была старым союзником, кости — просто костями, шуршание пауков — признаком жизни.

— Что, если мы заснем? — спросила Айше. — Заснем и никогда больше не проснемся?

— Ты этого хочешь?

— Возможно. Нам будут сниться сны.

— Сны? Я устал от снов, — сказал Майкл.

Подумав о том, где они оказались, о высохших мумиях, с которыми они делили комнату, он вспомнил две строчки из пьесы Йейтса «Сон костей» и тихо прошептал их про себя:

Сухие кости спят горьким сном,

Скрывая сияние солнца.

— Что это? — спросила Айше.

— Стихи, — ответил он. — Просто старые стихи.

Ночь за ночью ей снится любовь,

Объятья любимого человека.

Айше повернулась лицом к нему. В полутьме они почти не видели друг друга. Она прикоснулась к его губам пальцами, погладила его по щеке.

— Я не сплю, — сказала она. — Наши тела нам не снятся.

Он запустил руку в ее сухие волосы.

— Я люблю тебя, — сказал он. — Пусть даже больше у нас ничего нет.

Они долго сидели в полной тишине. За дверью раздался кашель Масуда, их сторожа, затем — снова тишина. Майкл пытался осмыслить, что происходит, куда Голландец повел Папу.

— Майкл?

— Да? Что такое?

— Вон там на стене я вижу надпись.

Айше поднялась и сняла лампу с гвоздя. Подойдя к стене, она подняла свечу, и в ее пламени стал виден фрагмент большой росписи с фигурой фараона, обращающегося к Анубису. Над фигурой царя виднелась длинная надпись черной краской. Поднявшись на цыпочках, Айше протерла ее рукой.

Надпись была вполне разборчива. Айше медленно начала читать.

— "Хиат-сеп меджу, абд меджу, ахт су 21, хер хем ен нетжер нефер неб атву насут-биту..." — Она остановилась. — Года второго, первого месяца Разлива день 21-й под Правлением доброго брата, господина двух земель, Царя Верхнего и Нижнего Египта, Сенвосрета, сына Ра, Хакауре, даровавшего жизнь навсегда и навечно, Ра-Харахти...

Она снова сделала паузу.

— Ты слушаешь?

— Конечно.

— Хакауре — первое имя в картуше фараона Сенвосрета III, пятого царя двенадцатой династии. — Айше ненадолго задумалась. — Я не помню точно, но он жил где-то в первой половине двенадцатого века до нашей эры. Продолжать?

Майкл кивнул.

— "...Птаха Южной — Стороны — Его — Стены, Владыки Онхтоу, Мут, Госпожи Ишру и Хунс-Неферхотпе, поднявшегося на трон Гора над Живыми, как и его отец Харахти, навсегда и навечно". Боюсь, что в те дни им приходилось долго добираться до сути. «В этот день закончена пирамида Великий Бог Ра на Горизонте Атона».

— Извини, я не понял. Они считали, что пирамида — Бог?

Айше покачала головой:

— Нет. У каждой пирамиды есть свое собственное имя. «Прекраснейшая из всех пирамид» или «Пирамида Духа Ба». Эта пирамида называется «А Ра'м ахт Атон».

Внезапно она замолчала.

— Айше в чем дело?

Она беспомощно посмотрела на него. В ее широко открытых глазах был ужас.

— О Боже, Майкл, я знаю, что это за место.

Он почувствовал, как его пробирает дрожь.

— Оно упоминается в папирусе птолемеевского периода, где объясняется происхождение одного греческого слова. В древнем египетском письме не было гласных. Поэтому греки просто добавляли их.

Она умоляюще посмотрела на Майкла, как будто его непоколебимый английский здравый смысл мог уберечь ее от открывшегося ей знания.

— Армагеддон, — произнесла она еле слышно. — «А Ра'м ахт Атон» превратилось в Армагеддон. Вот куда мы попали, Майкл. Вот что это за место.