Имя Зверя - [131]

Самолет подрулил к Шестым воротам и остановился. Когда двигатели смолкли, наступила глубокая тишина. Самолет окружили джипы «мухтасибина», застыв в ожидании, как шакалы около раненого льва. Здесь же стояли люди с винтовками. Яркие прожектора освещали самолет и небольшой участок поля вокруг него.

К самолету подкатил подъемник. Через несколько секунд боковая дверь открылась. На мгновение в проем выглянул стюард, затем нырнул обратно. Вслед за ним в двери появился одетый в белое Папа, сидевший в свой каталке. Отец Нуалан вкатил его на площадку подъемника. Кто-то включил его, и они медленно опустились на землю. Священник стоял, положив руку на спинку коляски, Папа держался со всем возможным достоинством, сложив руки на коленях, с безучастным выражением на лице.

Подъемник остановился. Мухтасиб отодвинул ограждение, и Нуалан вывез каталку на бетон. Через несколько секунд им навстречу вышел высокий человек в безукоризненно сидевшей на нем одежде. Они остановились лицом к нему.

— Добро пожаловать в Египет, Ваше Святейшество, — сказал незнакомец на безупречном английском. В его голосе не слышалось и намека на иронию. Папа с первого взгляда понял, что он не египтянин.

— Вы неудачно подбираете слова, — ответил он. — Я прибыл сюда под давлением, как заложник, а не как гость. Пожалуйста, не делайте вид, что считаете меня гостем. Я отдаю себя в ваши руки. Я ваш пленник. Поэтому я настаиваю, чтобы вы вели себя со мной соответственно.

Голландец нахмурился и смущенно отвел взгляд. Он волновался и с трудом мог скрыть это. Проснувшийся в его душе мальчик-католик, впервые причастившийся, будущий священник, почувствовал страх и благоговение, несмотря на то что новая вера давно овладела им, обрезанным бородачом, молящимся по-арабски и постоянно совершающим омовения. Он почти забыл свои долгие бдения перед другим алтарем, ночи, проведенные на коленях давным-давно перед иными святынями.

— Следуйте за мной, — приказал он, безжалостно подавив ребенка в своей душе.

— Я никуда не пойду без гарантий, — заявил Папа.

— Вы не в таком положении.

— Во-первых, моему секретариату и команде самолета должно быть позволено покинуть Египет, как только самолет будет заправлен и готов к вылету.

— Я не могу...

— Во-вторых, о моем прибытии в Египет сегодня же вечером должны быть оповещены мировые средства массовой информации. Вы можете сказать, если желаете, что я прибыл сюда по собственной воле и что волен в любой момент покинуть страну.

— Это не подлежит обсуждению. Вам же сказано...

— В-третьих, все иностранцы-христиане, находящиеся на египетской земле, должны быть немедленно освобождены и отправлены домой. Конкретные детали процедуры я оставляю на ваше усмотрение. Но им не должно быть причинено никакого вреда.

— Это приемлемо. Однако в стране есть копты с двойным гражданством — главным образом американским. Я сожалею, но они...

— Им тоже должно быть позволено уехать. Таковы мои условия. Позже я могу к ним что-нибудь добавить. Я дам вам знать.

— Мне кажется, вы не понимаете. — Голландец наливался яростью. Он должен показать понтифику, какой властью обладает. — Вы не в том положении, чтобы выдвигать условия. Полученное вами послание было весьма недвусмысленным. Если вы не доберетесь до указанного места к полуночи, первые копты начнут умирать. Даю вам слово. Мои подчиненные уже получили приказы.

Папа заметно напрягся. Нуалан, знавший его много лет, мог только догадываться, что творится в его душе. Что-то тревожило Святого Отца — что-то не имеющее отношения к ситуации и поселившееся в его мыслях задолго до того, как они покинули Ватикан. Казалось, что Папа напуган и в то же время сильно разгневан.

— Когда я встречусь с президентом эль-Куртуби?

— Он будет ждать в месте назначения. Должен вам сказать, что он ждет вашей встречи с живейшим интересом.

* * *

Они объехали город с севера, направляясь на запад. В большом черном автомобиле впереди сидел Голландец, на заднем сиденье Папа и отец Нуалан. Перед ними, на откидных сиденьях, — Майкл и Айше в наручниках. Сидевший сбоку вооруженный мухтасиб внимательно наблюдал за ними. Папа сидел с левой стороны машины, глядя в темноту, на фонари вдоль дороги, на город, протянувшийся на юг — Вавилонскую Блудницу, Вавилон — великий город, Содом и Египет, город башен, город чудовищ, богохульств, пороков, Каир Торжествующий. Он не понимал, почему небо такое светлое и почему над горизонтом поднимается красное зарево. Солнце давно село, и зарево было на юге, а не на западе.

— Что это за свет? Вон там, в небе.

Голландец даже не повернул головы. Он и так знал ответ.

— Каир горит, — сказал он ровным голосом, без эмоций, как будто был старым и уставшим гидом.

Папа снова взглянул в окно. На этот раз он увидел, что зарево было от поднимающейся к низким тучам стены огня, пылавшего не слишком далеко. Если бы сейчас был день, он бы видел пелену черного дыма, окутавшую горизонт. Казалось, что огонь растянулся на многие мили.

— Каир? Весь город? Разве это может быть?

— Пожар начался несколько часов назад. Его начал проповедник в мечети Сайида-Зейнаб. Он сказал, что этот город проклят, как Города Равнины. Аллах поставил на нем Свою печать, и он не поднимет Своей руки, пока верующие не сожгут город. Только так можно выжечь чуму — из Каира, из Египта, из наших душ.