Имя твоё... - [60]

Я не стала целовать холодные пальцы, я сделала шаг назад, и выражение лица Валеры мгновенно переменилось, стало обиженным, как у малого ребенка, который ждал, чтобы взрослые сделали ему что-нибудь приятное, а они вместо этого наказали его, поставив в угол – к паукам и тараканам.

– Господи, – сказал Веня в моих мыслях, – когда это, наконец, кончится?

Он хотел спросить: когда начнется?

– Помоги мне, – попросила я. Веня был в телефонной трубке и почему-то не мог оттуда выйти, будто его заперли там и заговорили выход волшебным телефонным словом.

– Иди сюда, – сказал я. Я действительно не мог выбраться – но не из трубки, я не мог выбраться из собственной сути, из собственного страха, знал, что, если страх и прочие эмоции сохранятся, то сохранится и барьер, отделявший меня от Алины. Я не мог объяснить себе, откуда у меня возникло это знание. Впрочем, разве не сказано было: «Ты знаешь все, но боишься того, что знаешь»? Был ли мой страх страхом знания? Знания чего?

Автобус тряхнуло, на мгновение мое сознание вернулись в мир, где я ехал в Тель-Авив – мир медленных перемещений, медленных решений и медленных состояний, я успел заметить, как справа от дороги промелькнули светофоры и знакомый профиль холма, мы миновали перекресток Мегидо, слева – километрах в пяти – осталось самое странное место на планете, горка, ничем не примечательная, кроме странного и не осуществившегося пока обстоятельства – именно здесь должно состояться главное сражение между силами добра и зла. Гора Мегидо. Ар-Мегидо. Армагеддон.

Почему именно сейчас автобус оказался здесь? Впрочем, где ж ему оказаться, если это восемьсот сорок третий маршрут из Кацрина в Тель-Авив?

Я протянул руку и коснулся затылка Алины – пушистых волос, которые мне захотелось погладить, но не было времени. Времени не было совсем, я обнял Алину, мы теперь стояли рядом, она бросила на меня взгляд, в котором было больше радости, чем страха, и сказала:

– Ты пришел… Ты смог…

Я не знал, что именно смог, я стоял рядом с Алиной на лестничной площадке перед ее квартирой, и в лицо мне дула струя воздуха из автобусного кондиционера. Я стоял рядом с Алиной, но мне казалось, что я сижу, и что я могу выбросить вперед ноги и ударить Валеру в пах, чтобы он…

Я так и сделал. Валера перевел на меня ничего не выражавший взгляд, согнулся и начал заваливаться на спину, ноги его соскользнули со ступеньки, и он медленно, как в кино, когда ленту пускают с замедленной скоростью, упал на стоявших позади него людей.

– Хоп, – сказал я и встал на ноги. Возможно, я поднялся со своего места в автобусе, а возможно, остался сидеть, а встал здесь, в Москве, в собственном воображении. Как бы то ни было, ноги мои ощущали опору, а руки – тепло Алининых плеч.

– Хоп, – почему-то повторил мой возглас участковый и подхватил падавшего на него Валеру, но что-то заставило милиционера сразу же отступить, он лишь замедлил падение тела, и Валера повалился на кого-то, кто поднимался следом, однако и эта преграда оказалась временной, человек отскочил все с тем же криком «Хоп!», дальше стоял еще кто-то, он-то, наконец, принял на себя тяжесть Валериного тела, оба упали, закопошились на лестничной площадке между этажами, и я тоже повторил «Хоп!», развернул Алену к себе, наши взгляды встретились и обрели материальность прочной нейлоновой нити, протянувшейся между нашими глазами. Нить была похожа на радугу, переливалась всеми цветами спектра, в том числе и невидимыми, по этим невидимым цветастым нитям мое сознание и сознание Алины легко перемещались между нашими телами, я это отчетливо ощущал, будто движение электронов или иных частиц, и тогда я стал тобой, а я стала тобой, мы взялись за руки и прошли сквозь застывших на лестнице людей, как сквозь голографический мираж, только сквозь Валеру мы пройти не смогли, потому что пространство вокруг него оказалось замороженным, это была льдина, плотная и скользкая, мы обошли ее и спустились на третий этаж, где почему-то дверь лифта оказалась распахнутой настежь.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – сказал я, остановившись перед лифтом.

– Нельзя, – согласилась я. – Столько странного произошло за день.

– Мы должны уйти, – сказал я.

– Конечно, – согласилась я. – Куда? И мы должны взять с собой маму.

Маму мы с собой взять не могли, но сказать об этом Алине было не в моих силах. Да, я и сама это поняла, Веня, я ведь сказала так потому, что вообще боялась неизвестного, боялась и того, что станет с нами обоими, и того, что станет с мамой, когда она останется одна, но ведь нет другого выхода, верно?

– Нет, – твердо сказал я. – Валера не оставит нас в покое. Он не уйдет, пока мы здесь.

– Ты хочешь сказать, что, если мы уйдем…

– Он уйдет тоже.

– Следом за нами?

– Думаю, да.

– Я не хочу.

– Другого выхода нет, – повторил я.

Я действительно был в этом уверен.

Алина с сожалением посмотрела на дверь своей квартиры – мама вышла на шум и стояла на пороге. Странным образом мы оба видели все, что происходило этажом выше – сквозь потолочное перекрытие или сквозь канал в пространстве? По-моему, Анна Максимовна видела сквозь ставший прозрачным пол только свою дочь – ни меня, ни Валеры, копошившегося пролетом выше в груде человеческих тел, ни милицейского участкового для нее не существовало. В ее реальности так все и происходило: дочь почему-то решила встать из-за стола посреди завтрака и выйти на лестничную площадку. Странная прихоть, но, может, Алина что-то услышала?