Имя твоё... - [47]

Это один необъяснимый факт. Далее – звонок в милицию, приезд оперативников, арест, камера и первый допрос. Все улики против Алины. Следователь, однако, утверждает, что Валеру убили предшествующим вечером – в таком случае он всю ночь пролежал в прихожей. Объяснение? Нет объяснения, разве что предположение о том, что по какой-то причине тело остывало гораздо быстрее, чем это обычно бывает.

И третий факт, который не только объяснить, но даже и понять пока невозможно: Валера неожиданно оживает и встает со стола в морге. А если бы его к этому времени успели разрезать? Патологоанатом наверняка уже готовился к этой процедуре!

Где сейчас Валера? Что он говорит – если говорит вообще?

– Доченька, – сказала мама, – я ничего не понимаю. Этого не могло быть, так не бывает…

– Да, – согласилась я, – но со вчерашнего дня жизнь стала совсем иной, со мной происходит только то, чего не бывает, и хорошее, и плохое тоже.

– А твой Веня… – осторожно сказала мама, – он и сейчас нас слышит? И даже видит?

– Конечно, – сказала я. – Ты думаешь, я была бы так спокойна, если бы его не было со мной?

– Спокойна… – мама поджала губы, и я прекрасно поняла, о чем она подумала. Нельзя было позволять ей думать в этом направлении, и я сказала:

– Теперь твоя очередь. Что тебе сказали в милиции?

– Я поняла, что с тобой что-то случилось, – начала мама, – и поехала с работы домой, а не к памятнику, что мне было делать у памятника, что-то подсказывало мне – там тебя не дождаться. Приезжаю, а здесь милиция, меня в квартиру не пускают, я кричу, ничего не понимаю, один там был такой… Я в званиях не разбираюсь… Начальник, в общем. Вежливый, но сам как сталь. Посадил в машину и привез куда-то. Отделение милиции, но не наше, это точно, дорогу я не помню, все было в каком-то тумане. И там он сказал: ваша дочь, мол, убила своего… э… в общем, сама призналась.

– Какой негодяй! – воскликнула я. – Ни в чем я не признавалась!

– Я сказала, что ты не могла… А он говорит: вы не могли этого не видеть, потому что труп лежал с вечера, вы же дома ночевали? Такой вопрос… Да, говорю, конечно, но мы были вдвоем, и никого… Никакого… А он мне что-то об ответственности за ложные показания. И еще что-то говорил, я не помню. Потом дал подписать бумагу и сказал, чтобы я сидела дома и никуда… Вот и все, – закончила мама и без сил откинулась на спинку дивана. Я положила ей под голову подушку, и она закрыла глаза, приходя в себя от пережитого.

– Веня, – позвала я, – Веня, ты понимаешь что-нибудь в том, что делается?

Мне почему-то нужно было произносить это вслух, чтобы сохранить ощущение реальности – я говорила с тобой, будто ты действительно сидел рядом с нами на диване.

– Сейчас очень важно знать, – мне казалось, что я тоже говорю вслух, это было, скорее всего, искажение сознания, но мне действительно казалось, будто я слышу в комнате звук своего голоса. Мама Алины открыла глаза и посмотрела по сторонам – неужели она тоже слышала? – Очень важно знать, что сказал Валера, и что с ним вообще происходит.

– Он ожил? – сказала я. – Это невозможно!

– А то, что происходит с нами, – со мной и с тобой? – сказал я. – Я видел твой разговор со следователем и могу его пересказать, но это был не тот разговор! Это так же невозможно…

– Я боюсь, Веня… Все началось тогда, когда мы встретились в аэропорту…

– Нет, – поправил я, – все началось тогда, когда я впервые тебя увидел. Не будем сейчас об этом. Нужно выяснить, что с Валерой – от этого зависят наши дальнейшие поступки.

– Выяснить… Как?

– Линочка, – сказала мама, – ты говоришь с ним?

– Конечно, – ответила я. – С ним. С Веней. Ты слышишь?

– Ты разговариваешь сама с собой, – пробормотала мама, – но я почему-то понимаю, что слышишь ты. Ты же знаешь, где может быть Валера, если он жив и здоров.

– Не думаю, что его так быстро оставили бы в покое, – сказал я, надеясь, что не только Алина, но и ее мама поймут мои слова. – Скорее всего, он где-нибудь в больнице, и с ним работает следователь. Как это узнать?

Вопрос представлялся риторическим, но, задавая его, я уже знал, как ответить.

Нам нужно было расстаться с Алиной. На время, только на время, но как мне этого не хотелось!

– Алиночка… – сказал я.

– Я знаю, – сказала я. – Пожалуйста, Веня, не уходи. То есть, если это нужно, тогда… Но я не знаю, как буду без тебя.

– Я ненадолго, – пробормотал я. – Скоро вернусь.

Я действительно в это верил.

Уйти. Как? Я попробовал ощутить себя – я прекрасно понимал, что в действительности сижу на диване вовсе не в гостиной Алины, а в своей квартире в Кацрине. Я попытался ощутить собственное тело – ноги, руки, голову, но ощущал только мысли, только мысли были сейчас моим «я», и на мгновение мне стало страшно, я подумал, что потерял себя навсегда, я не был готов жить только мысленно, быть бесплотным духом. Впрочем, это ощущение исчезло так же быстро, как возникло, меня уже не было с Алиной, меня вообще нигде не было, появилось знакомое уже чувство отсутствия пространства, но время еще длилось, и секунду спустя я увидел перед собой белый экран – точка раздулась и стала плоскостью, и еще я понял, что у меня есть рука. Правая рука. Мысли и рука – это и был теперь я. И экран. И еще какая-то сила, заставившая меня-мысль направить меня-руку и написать на белой поверхности (чем? у меня не было в пальцах карандаша или ручки!) четкие слова, которые я воспринимал отдельно от себя – через руку и мысль: