Имя на камне - [36]

По условиям своей работы Ким оставался на территории Междуречья вместе с Тиссовским, Кларой, Курковым, Дужим и еще несколькими своими соратниками. Они ушли в Выдринские болота, каратели туда практически не могли добраться. Ким здраво рассудил, что моторизованная дивизия карателей не станет гоняться по болотам за небольшим отрядом в десять — двенадцать человек. С точки зрения военной это было бессмысленно. Но, очевидно, через кого-то из своих агентов, работающих среди партизан, немцы проведали, что в этом отряде находится мифический для них Ким.

Каратели блокировали северную часть болот, заперев все входы и выходы. В отчете партийной организации центра говорится, что блокада продолжалась восемнадцать суток. Началась она артиллерийским обстрелом и бомбардировкой с воздуха. Это был массированный удар, рассчитанный, очевидно, на то, чтобы огромной мощью оружия произвести психологический эффект. Пожалуй, лишь тем, что лучшие немецкие офицеры находились на фронте, можно объяснить, что десятки тысяч снарядов и бомб были затрачены на перепахивание болотной топи, где не оставалось даже воронок.

Однако на третьи сутки обстрел прекратился. И над самой дремучей частью Выдры были сброшены листовки-обращения к Киму и его группе. Обращение это заключало обычный в таких случаях призыв «прекратить бессмысленное сопротивление и выйти с документами и радиостанцией». Были обещаны «свобода и хорошая жизнь». Кроме того, были сброшены специальные обращения лично к Киму только на немецком языке. (К тому времени секретные службы собрали довольно значительный материал о Киме, и им было, конечно, известно, что он в совершенстве владеет немецким.) Однако текст этих листовок не сохранился. Передают, что Ким, смеясь, рассказывал о предложении ему офицерского чина в войсках СС или, в случае его отказа от политической деятельности, крупная сумма, швейцарский паспорт и беспрепятственный выезд в одну из нейтральных стран.

Ответа не последовало, и бомбардировки возобновились. Восемнадцать суток — эта цифра имеется во многих документах и отчетах Черниговскому обкому. Однако существуют две версии о том, как все это кончилось. Согласно первой, Ким на восемнадцатые сутки, когда все запасы, продовольственные и боевые, подошли к концу, вывел свой отряд ночью бродом через один из безымянных притоков Десны. Версия эта имеет ту слабую сторону, что не отвечает на вопрос, куда вывел Ким свой отряд. Все Междуречье было буквально заполнено карателями и полевой жандармерией, и самым надежным местом были как раз болота.

По другой, официально принятой Черниговским обкомом партии версии, немцы сняли блокаду на восемнадцатые сутки потому, что сочли группу Кима уничтоженной. Так или иначе, но сообщения о «полном разгроме партизан и гибели их предводителя Кима» появились в немецких газетах, выходящих на украинском языке. Об этом объявляли и по радио. И на этот раз волчья пасть хлопнула где-то близко, совсем рядом: очевидно, позже, в Белоруссии, эта ошибка была учтена немцами…

Блокада не прошла бесследно. Рассказывают, что у большинства разведчиков развилась цинга, у молодых ребят появились седые волосы. Восемнадцать суток — срок небольшой. Но люди сидели в болоте, мокрые, голодные. Костер разводить было нельзя, сушить одежду не на чем, а май в тот год на севере Украины был холодный.

…Поражает, однако, мобильность разведцентра. Двадцать восьмого мая, на пятый день после снятия блокады, Ким организует одновременно несколько диверсий на основных железнодорожных магистралях, проходящих через Киев — Междуречье — Чернигов на восток. Вот-вот должна разгореться битва на Орловско-Курской дуге, и разведчики по приказу Москвы переключают все свои силы на рельсовую войну с тем, чтобы остановить подвоз резервов к месту сражения. Акт весьма предусмотрительный, если учесть, что победа в Курской битве пришла к нам после того, как боевые резервы противника были уже исчерпаны.

В ответ на немецкие сообщения о гибели Кима в Киеве, Чернигове появляются листовки за его подписью. В них имеется любопытный подсчет количества бомб и снарядов, бесполезно растраченных карателями за время их экспедиции. Немцы некоторое время молчат, а затем без всякой логики, даже не опровергнув своего прежнего сообщения, вывешивают в Киеве, Остре, Чернигове и наиболее крупных селах Междуречья очередное объявление о награде в 10 000 рейхсмарок за голову Кима.

Когда сопоставляешь все эти факты: грубость и очевидную непродуманность пропагандистской лжи, дешевые приемы, пустые, избитые фразы о «жертвах большевиков» и тут же наглядную демонстрацию своей собственной жестокости в виде публичных казней и массовых зверств, как в Бабьем Яру, безудержное славословие фатерланду и фюреру, восхваление своего «орднунга» и одновременно дискредитацию его на каждом шагу, — невольно приходишь к мысли о какой-то непоследовательности в действиях гитлеровской пропагандистской машины.

Однако это не так. Фашисты были весьма последовательны. Наглость и ложь, жестокость и фанфаронство просто были сутью их режима. Эти черты фашизма блестяще схвачены Брехтом в его пьесе «Карьера Артуро Уи», где молодчики в присутствии судей ослепляют свидетельствующего против них человека и тут же вопят о том, что судьи беспристрастны и подчиняются только закону; на глазах у толпы убивают гражданина, протестующего против их произвола, и тут же требуют от этой же толпы «свободы волеизъявления». Нравственный садизм. Да, он был в стиле фашистов.