Imprimatur - [56]

– Фуке, – продолжал просвещать меня аббат, – был первым арматором и приобретателем заморских территорий для Франции, первым, кто подхватил давнюю мечту Ришелье превратить атлантическое побережье и залив Морбиан в центр экономического и морского возрождения королевства. Именно он, поведя победоносную войну с Испанией, открыл и объединил ткачей деревушки Менси, где впоследствии возникло гобеленное производство. Впрочем, все быстро поняли, что подобные реформы были не по силам Кольберу. В течение двадцати двух лет Кольбер исполнял обязанности генерального контролера финансов – он сам присвоил себе это звание, чтобы быть приятным королю, вместо упраздненной должности суперинтенданта. Фуке был у власти всего каких-то восемь лет. В том-то и загвоздка: пока было можно, Змея ползла по следам своего предшественника и фортуна ей улыбалась. Когда же пришлось в одиночку выполнять намеченные Фуке реформы, Кольбер стал оступаться на каждом шагу: в области торговли и производства, в которой ни дворяне, ни буржуа ему нимало не верили, в области морской политики, где основанные при нем компании вскоре прекратили свое существование, в области колонизации заморских территорий, где пальма первенства так навсегда и осталась в руках англичан и голландцев.

– И что же Наихристианнейший из королей так-таки ничего и не заметил?

– Король ревниво следит лишь за своими собственными доходами. И все же, когда прошла весть, что Кольбер безнадежен, король, подбирая ему преемника, провел консультации со многими доверенными лицами и составил группу из министров, в корне отличавшихся от тех, что служили при Кольбере. Тому, кто ему на это указывал, король якобы отвечал: «Именно по этой причине я и избрал их».

– Значит ли это, что Кольбер под конец жизни попал в немилость?

– Не стоит преувеличивать, мой мальчик. Я бы сказал иначе: министерство трясло от бесконечных вспышек гнева короля. Кольбер и Лувуа, министр войны, два самых грозных французских интенданта, обливались потом всякий раз, как король призывал их к себе. Они пользовались его доверием, но были лишь первейшими из рабов. Кольбер наверняка быстро осознал, трудно заменить Фуке и ежедневно, подобно тому, удовлетворять денежные запросы короля, то затевающего войны, то обзаводящегося новыми прихотями. – И как же он действовал?

– Самым деловым образом. Начал сосредоточивать в руках одного человека – государя – все богатства, принадлежавшие до тех пор нескольким лицам. Упразднил бесчисленные должности и пенсионы, лишил Париж и королевство в целом блеска, так, чтобы все богатства стекались в закрома короны. Среди простолюдинов, до того перебивавшихся с хлеба на воду, начался мор.

– А стал ли Кольбер таким же могущественным, как и Фуке?

– Гораздо могущественней. Мой друг Никола располагал свободами, воспользоваться которыми в полную меру смог лишь его преемник. Кольбер совал повсюду нос, вмешивался в то, что оставалось вне поля зрения Фуке, которому к тому же выпало на долю нелегкое бремя постоянно вести дела в военную годину. И тем не менее долги, оставшиеся после Змеи, превышают те, за которые Фуке был объявлен главным разорителем и губителем государства. Это он-то, кто сам разорился во имя государства!

– И что, никто никогда ни в чем не винил Кольбера?

– Да было несколько скандальных историй. Взять хотя бы единственное дело с подделкой монет, когда-либо разразившееся во Франции за последние несколько веков, в котором были замешаны все помощники Змеи, в том числе его племянник. Или вот еще: дело о вырубке и незаконной продаже лесов в Бургундии, или преступное использование лесов Нормандии, где был замешан человек Кольбера – некий Беррье, тот, который позже подделал документы на процессе Фуке. Ну и всяческие махинации ради обогащения близких.

– Счастливчик!

– Как сказать. Всю жизнь он кичился своей неподкупностью, а сам копил богатство, которым так и не смог воспользоваться. Он был болен неутолимой завистью. С трудом придумывал что-то мало-мальски стоящее. Жертва ненасытной жажды власти, он установил контроль за всеми областями жизни Раны, не выходя из рабочего кабинета, нигде не бывая. Ко всему всегда относился серьезно и был ненавидим народом. Был вынужден изо дня в день выносить вспышки ярости государя. Презираем и осмеян за свое невежество. Гнев короля и собственное невежество его и доконали.

– Что вы имеете в виду? Аббат от души рассмеялся.

– Знаешь, что привело Кольбера на смертный одр?

– Вы сказали, почечный приступ.

– Правильно. А знаешь, что послужило толчком? Раздраженный его последним промахом, король призвал его к себе и осыпал бранью и оскорблениями.

– Каким промахом? В делах?

– Хуже. Чтобы уподобиться Фуке, Кольбер влез в постройку нового крыла Версальского дворца и стал навязывать зодчим свои соображением, а тем не удалось достаточно убедительно указать ему на то, к чему ведет его вмешательство не в свои дела.

– Как же так? Фуке сидел в темнице, а Кольбер все думал о нем?

– Пока суперинтендант был жив, хотя и погребен заживо в Пинероло, Кольбер пребывал в страхе, как бы король не вернул его. А после смерти Фуке ум Змеи так и не освободился от тяжелых воспоминаний о предшественнике, более изобретательном, умном, всеми любимом и почитаемом, чем он. У Кольбера было много здоровых и крепких детей, он всех их обеспечил, тогда как семья его противника жила вдали от столицы и была обречена биться с кредиторами. Но