Импотент - [7]

Не то чтобы Н. предпочитал молчать (в ином обществе, особенно с женщинами, и он слыл говоруном), но Бурмин откровенно не любил слушать других, перехватывая всякий раз инициативу в разговоре. К его чести рассказчиком он был хорошим: говорил ярко, образно, внятно, всегда находя в своем повествовании место юмору. Фонд его рассказов казался неистощимым, причем преимущественно это были случаи из его жизни, не вполне ординарной, наполненной интересными событиями и людьми. Он рассказывал о своем детстве, зацепившем и войну, об отце, которым очень гордился (тот был бойцом-комсомольцем в гражданскую, инженером-путейцем в осажденном Сталинграде, ведущим специалистом в Министерстве железных дорог после войны), об институтских товарищах (большинство из которых добилось успехов и клановой известности), о своих многочисленных полевых сезонах в разных уголках Сибирской платформы…

Но его излюбленной темой были воспоминания о пятилетней работе в Мозамбике, куда он был командирован «Зарубежгеологией» для поисков нефелиновых руд. Вот тут он просто заливался соловьем, используя все знакомые ему восторженные эпитеты. В этих рассказах Мозамбик представал как огромная благодатная страна с разнообразными климатическими зонами, обилием полезных ископаемых, еще большим обилием экзотических плодов, животных, рыб, моллюсков («Ты знаешь, какие там креветки? С ладонь и даже каравай величиной, съешь одну и сыт!»). Впрочем, ухо там следовало держать востро: водотоки и водоемы Мозамбика кишат болезнетворными бактериями, червячками и спорами («Наша переводчица, хорошенькая девочка, попила сырой водицы и никакие антибиотики не спасли!»), по воздуху летают мухи цеце («Укусит в шею — становишься вялым, апатичным, были и смертельные случаи…») и малярийные комары («Да и обычные москиты — та еще пакость!»), африканцы сплошь ленивы и вороваты, а их женщины могли оказаться носительницами СПИДа. К тому же к концу контракта Бурмина в Мозамбике разразилась кровопролитная междуусобица, в результате которой погибли и некоторые наши геологи… В общем, страна контрастов — как, вероятно, и любая другая.

Из анекдотических случаев в Мозамбике один запомнился Бурмину особенно. Однажды будто бы некий англичанин (то ли турист, то ли тоже контрактник) стал клеиться к интересной собой африканке. Та, поломавшись для виду, согласилась одарить того любовью, но засомневавшись, в силах ли будет немолодому белому провести с ней достойно ночь, предложила ему принять с вечера какой-то их афродизиак: то ли кору дерева йохимбе, то ли сушеное дерьмо бабуина… Тот слопал пригоршню и его член в самом деле был неутомим. Однако наутро эта разбухшая от прилива крови плоть и не думала опадать, став к тому же весьма болезненной. На этот случай у африканки народного средства не нашлось — видно, слишком на свой эротизм понадеялась. Измаявшемуся бедолаге ничего не оставалось, как обратиться к современным медикам, а таковыми в Лишинге (где случился этот инцидент) оказались только «совьетикос», то есть наши медики-контрактники. В результате обширного консилиума, в котором по такому уникальному случаю участвовал чуть не весь персонал госпиталя (включая медсестер и санитарок), был предложен ряд взаимоисключающих мер, крайней из которых фигурировала ампутация уже посиневшего органа. У медсестер и санитарок было, кажется, особое мнение, но его не приняли в расчет.

— Чем же дело-то кончилось? — вопросил господин Н.

— Медики нам не сказали: анекдот есть анекдот.

— А ты Николаич, не пытался осчастливить какую-нибудь туземку?

— Кому мы там нужны со своими помазками…

Между прочим, перед командировкой Вадиму Николаевичу пришлось около года учить португальский язык, который уже в Мозамбике он освоил почти в совершенстве. С тех пор, конечно, изрядно подзабыл.

— Но если будет надо, все вспомню — хорохорился он… «Куда уж теперь, Вадик, — думал с грустью Н. — при твоей сердечной недостаточности и пенсионном возрасте… Добро хоть рюмки пока лихо опрокидываешь».

Было уже около полуночи, когда оба нарушителя административного режима, пьяненькие и довольные проведенным вечером, вышли из бастиона геологической науки. Помимо разговоров, они провели бильярдный матч из пяти или шести партий, в котором вопреки табелю о рангах и степени алкогольного опьянения победил более раскованный Бурмин — чему Н. был только рад, хотя и не подставлялся. Победу отметили, как водится, остатками водки, и вот теперь с чувством полностью выполненной программы они шли по домам. На улицах еще случались машины, но прохожих не было. Поддерживая друг друга и беседу, они уже подходили к кварталу, где обитал Вадим Николаевич, когда поравнялись со скамьей, на которой расположилась компания молодежи: три парня и две девицы. Тут один из парней, поднявшись со скамьи и догнав парочку, попросил у них закурить.

— Пажал-ста, — беспечно ответствовали приятели, протягивая сигареты и спички.

Вдруг молодой негодяй, вглядевшись в них, выхватил из кармана баллончик, прыснул в лица чем-то вроде дихлофоса (впрочем, Н. машинально успел закрыть глаза), а затем, ударив каждого по лицу, схватил за грудки и, притиснув к ограде, крикнул: — Сюда!