Импортный свидетель [Сборник] - [57]

— Вижу, докладывай, что?

— Тут человек, вернее останки!.. Он с наконечником от сварочного аппарата… Пришлите кого-нибудь с фототехникой зафиксировать…

А далее подполковник услышал в своих наушниках перебранку Скворцова с каким-то молоденьким «туши-лой», как потом оказалось, Воронцовым. Оба они стояли возле погибшего. И именно поэтому Воронцова, как и Скворцова, впоследствии в качестве свидетелей включили в группу дознания. Ведь и Воронцов мог с точностью определить, как и в каком положении лежал труп.

Через полтора часа пламя отступило, и люди, спрятавшиеся от него в подвал, были освобождены, а еще через час можно было докладывать о завершении операции.

Подполковник посмотрел на часы: прикинул время, понадобившееся для тушения пожара, и только теперь позволил себе расслабиться…

6

— Я уже вышел из того возраста, чтобы вести следствие исключительно на месте происшествия, — картинно разглагольствовал Нестеров — Есть же масса людей, которые свои впечатления от пепелища так произнесут и так оформят, что и следствие вести не надо, верно я говорю?

Последние слова Нестеров адресовал находившемуся тут же журналисту, который встрепенулся, ибо был занят своими мыслями, сказал: «Да-да» — и продолжал копать гарь и копоть автоматическим зонтиком, который в этот момент был сложен и представлял собой тросточку.

— Много, ой как много людей я допрошу! — продолжал почти восторженно Нестеров, снова обращаясь к журналисту.

— Не понимаю, чему тут радоваться? Отвлекать людей от дела, допрашивать… Мне казалось, такие вещи не афишируют, — изумился Генкин.

— А я, знаете ли, уверен в своих силах, ведь, более того, каждый — пусть он даже скрывает истину — все равно мне сообщит ее, и не обязательно словами, а, быть может, какими-то неуловимыми нюансами, которые я обязан буду ощутить. В этом весь следователь, а вовсе не в том, что я запишу максимально много из того, что мне сообщат.

— По-моему, это я уже читал у Конан Дойла.

— И между прочим, эта истина непреложна в нашей работе. Холмс — идеальный следователь, идеал, к которому мы стремимся.

— Особенно он идеален был, когда залезал в чужие квартиры, чтобы добыть улики, — проворчал журналист.

— Я поступаю проще, я без разрешения залезаю в чужую душу и нахожу там улики. Поэтому, достопочтенный и глубокоуважаемый Александр Анатольевич, произведения которого типа очерка «Когда же наконец?..», нашумевшего в городе, и имя автора которого поэтому стало известно, итак… Итак, Александр Анатольевич, позвольте начать с беседы с вами, — в конце концов запутавшись, произнес Нестеров. Ни о каком журналисте Генкине Нестеров раньше не слышал, о статье узнал в редакции, предусмотрительно позвонив туда по телефону.

— Но позвольте, почему с меня и почему я буду фигурировать в деле вообще? И потом я что — самый подозрительный?

— Начну с последнего. Вы очень интеллектуальный собеседник, и, согласитесь, не каждый раз доводится иметь дело с известным журналистом. А то, что вы подозрительный, то, конечно, подозрительный. Позавчера вы, то есть простите, да-да-да-да-да, запамятовал, неделю назад вы были здесь, с тем чтобы написать статью о химическом комбинате, а позавчера вы тоже были на комбинате — вероятно, визировали статью, и после этого загорелся цех.

— Гениальная логика.

— Мы обязаны проверить всё. До мелочей, — самое главное, согласитесь, мелочь. Знаете, у меня было дело, когда слон, убежавший из зоопарка, споткнулся на краю обрыва и чуть было не сорвался вниз, но знаете, что его спасло?

— Что?

— В последний момент ухватился хвостом за росшую над обрывом незабудку.

— Да?

— Да.

— Позвольте вопрос?

— Пожалуйста.

— А вы точно знаете, что это была незабудка?

— Точно, потому что Другие цветы не растут у обрыва. Но понимаю ваш вопрос: надоел я вам болтовней. Расскажите лучше про статью, про завод. Кстати, публиковать статью будете?

— Ну, лежачего не бьют, вот восстановят цех, тогда посмотрим.

— А почему не бьют, что, статья критическая?

— Она у меня с собой — прихватил на случай, почитайте, там есть и критика и не критика.

Генкин вытащил из кейса предусмотрительно взятую статью. Нестеров уселся на поваленный забор и принялся читать с таким видом, как будто сейчас это было главное из того, что надо делать.

Но Нестеров чуть-чуть переиграл — читал дольше, чем требовалось для приличия. Однако приличие устанавливалось здесь им, и если он считал, что надо вот так, на ветру, сидеть и читать статью о химическом комбинате, поврежденном огнем, то так оно, видно, и должно было быть и никто не мог посметь сказать ему (человеку, расследовавшему такие преступления, от которых у целых бригад следователей опускались руки), что надо делать как-то и что-то по-другому. А Нестеров не спешил. Он достал карандаш и стал подчеркивать некоторые абзацы в статье, потом достал блокнотик и записал туда что-то для памяти.

— Спасибо вам, дорогой товарищ журналист, — патетически сказал он, закончив чтение и возвращая Генкину статью, — считайте, что боевое начало состоялось и вы мне очень помогли. Ну а теперь покажите мне, пожалуйста, где был найден труп. Кстати, опознали его?