Импортный свидетель [Сборник] - [47]

Впрочем, сюда приезжают не только за американскими сигаратами. Здесь можно купить если не все, то, по крайней мере, очень многое.

В любое время суток вам предложат бутылку водки, ящик чешского пива или коробку датского, баночного. На закуску — балык и осетровая икра, финские конфеты и печенье из Швейцарии. Для пополнения гардеро-ба — песцовые полушубки, обувь и одежда из Италии, Франции, Англии, Японии.

Что же это такое? Откуда? Всего-навсего кусочек города, где преступность достигла угрожающего уровня.

«Я — сидел!» — с гордостью бьют себя кулаком в грудь те, кто успел побывать в местах не столь отдаленных. За спекуляцию много не дают: отсидев два-три года, «коммерсанты» снова возвращаются и возобновляют свои закрытые было «дела». Здесь они — уважаемые люди и нередко кумиры молодежи. Здесь, как и в других «трущобах» с их антисанитарией, нехваткой воды, теснотой и повышенной плотностью населения, очень быстро распространяются инфекционные заболевания. А эпидемия спекуляции распространяется еще быстрее.

Впрочем, кажется, что бороться со спекулянтами не так трудно: схватил за руку — и сажай! Однако мало только изловить нарушителя закона. Надо еще уличить его в скупке, перепродаже с целью наживы и в самой наживе. Если хоть одно звено выпадет, спекулянт останется безнаказанным. К этим общим трудностям борьбы прибавляются и местные, специфические. Опергруппу, которая приезжает на задержание, встречает обычно толпа. Женщины кричат и причитают, рвут на себе одежду и царапают свои лица, дети бросаются камнями, и в этой шумной неразберихе спекулянтам легко уйти через проходные дворы и проходные квартиры. Бывает, что задержать удается всего лишь нескольких инвалидов да сумасшедших — местных дурачков, которых спекулянты нанимают для сбыта мелких партий. Милиционеров и общественников знают в лицо, известие об их приближении разносится по толкучке с быстротой молнии.

Не какие-то мелкие недостатки были скрыты от глаз общественности — целый город в городе, по сути, вне сферы влияния Советской власти…»

Давиджанрв улыбнулся:

— Вот так-то, и это сотая часть.

— А вы не боитесь за свою дочь? — выслушав его, спросил Нестеров.

— А вы не боитесь ли за свою? — спросил в свою очередь Давиджанов. — Или вы думаете, до Москвы эпидемия безвластия, начавшаяся у бывших российских окраин, еще не дошла?

— А вы знаете, может быть, что делать, о вы, великий борзописец?

— Знаю, — просто сказал Давиджанов, — надо решать в органах кадровый вопрос так, чтобы офицерский состав милиции не нуждался в одноцветном кубике Рубика, а сержантский — в монолитном. Вы понимаете, что я имею в виду?

17

— Приготовьтесь, — сказал Нестеров журналисту, — что следователи на ближайшее время станут чуть ли не единственными вашими собеседниками. При этом позволю себе напомнить, что я приехал сюда из Москвы для того, чтоб спасти вас и вашу душу, а не вешать дополнительных кошек на тех, кто отомстил вам, спровоцировав преступление, к которому вы не имели отношения.

— Неужели я похож на человека, который мог совершить над кем-либо насилие? У меня ведь есть дочь и мать — две святые женщины…

— Это мы с вами и должны будем доказать.

— Стоит ли доказывать очевидное? Довольно странно получается: журналист разоблачает мошенника, и вдруг имеет какие-то амурные дела с его сестрой. Так бывает?

— Бывает, конечно. Он может сказать, что вы занялись его разоблачением, потому что вам отказала его сестра, из мести, скажем.

— В таком случае нет ничего проще, как опросить сто подруг его сестры по поводу того, для чего все это было сделано, и если хоть одна из них скажет, что я мог, как говорят материалы следствия, осуществить факт насилия, я готов нести ответственность безропотно. Впрочем, я и так был готов, но вы потревожили меня, а потревожив, уж давайте доказывайте.

— Вы можете назвать этих подруг?

— Я никогда в жизни не видел даже его сестру, она не пришла в зал суда под предлогом того, что находится в психическом шоке. О, они создали превосходный спектакль. Меня чуть не разорвала толпа, всерьез думающая, что я — насильник. Прямо в зале суда угрожали мне, моей матери, обещали изнасиловать мою дочь. Судьи, кстати, не реагировали на все это.

— Вы в самом деле не видели сестру Цусеева?

— Честное слово.

— А она вас видела?

— Может быть, на фотографии.

— Но позвольте, в деле ясно сказано, что, по ее показаниям, вы с ней жили и обещали жениться, бывали в доме, а потом вдруг изнасиловали ее.

— Не вижу логики. Бывал в доме и обещал жениться, а потом вдруг изнасиловал!..

…Нестеров возбужденно ходил по комнате. Ждал кого-то. В кабинет вошли три человека, не похожие на Да-виджанова.

— Будете делать опознание?

Нестеров не ответил. В камере появилась стройная женщина.

— Вот, гражданка Цусеева, — обратился к ней Нестеров, — один из этих людей изнасиловал вас полгода назад. Вы его не можете не узнать; судя по вашим показаниям, он был другом дома. Так прошу вас показать его нам еще раз, чтобы окончательно решить его судьбу.

Вошедшая посмотрела на Нестерова.

— Да, — сказал Нестеров, — должен вас предупредить: постарайтесь не ошибиться, потому что ошибка будет стоить вам доброго имени, ибо я немедленно вынужден буду возбудить дело по статье, карающей за заведомо ложный донос, соединенный с обвинением в тяжком преступлении, а это, знаете ли, до семи лет. — Нестеров посмотрел на нее.