Имперский маг - [30]

— Софист ты мой. Тебя не переспоришь.

— Ну так что — давай? Представляешь, как мама разозлится! — азартно воскликнула Эммочка.

— Представляю, — вздохнул Штернберг. — В галерее моих мнимых пороков, и впрямь, только растления с кровосмешением и не хватает. Когда же коллекция станет полной, из меня сделают чучело Гая Фокса. Набьют соломой, предварительно выпотрошив, зальют в глотку бензин и торжественно сожгут в окружении портретов достопочтенных предков…

— Кого-кого сделают?

— Не обращай внимания, солнце моё. Я тоже иногда болтаю глупости.

Теперь он сидел, откинувшись назад, опираясь на руки. Эммочка теребила тяжёлые, прохладно-шёлковые с изнанки полы его расстёгнутого пиджака и длинный чёрный галстук.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

— Придётся… — Он погладил её по голове, вдоль тёплого пробора в густых волосах. — Да, тебе нужен хороший отец. Только где его теперь возьмёшь. Впрочем, не исключено, что ещё повезёт… Будем надеяться.

— Мне никто не нужен, кроме тебя. Можно, я поеду вместе с тобой?

— Не стоит. У меня много работы, я редко бываю дома. Тебе быстро наскучит сидеть одной.

Он долго смотрел вдаль и ничего больше не говорил, и на его лице вновь появилось то отстранённое выражение, которое ей так не нравилось и почему-то смутно её беспокоило.

— Тебе что, грустно?

— Напротив, я очень счастлив. Я так рад, что могу видеть тебя, солнце моё.

От 21.X.44 (отрывок)

Я продолжал исследования Зонненштайна и осенью сорок третьего года сделал одно из самых значительных открытий, относящихся непосредственно к капищу. Экспериментируя с различными моделями древней постройки, я выяснил, что для более тонкого и совершенного управления энергетическими потоками наряду с каменными Зеркалами существовали плоскости меньших размеров, сделанные, возможно, из золотых пластин, рассчитанные на временную установку. Опоры их ставились в те самые углубления, которые, по мнению археологов, были предназначены для опор навеса над жертвенником. Существовал также некий способ определять положение малых Зеркал в зависимости от времени года и суток, и я со своими специалистами немало помучился, вычисляя взаимосвязь между высотой солнца и должным местонахождением металлических пластин на капище. Результатом явилось то, что я назвал «связкой ключей от Зонненштайна», — набор простых металлических столбиков различной высоты, устанавливаемых в особые отверстия в мощении вокруг алтаря. Тени от них указывают на угол поворота малых Зеркал.

Никогда прежде у меня не вызывали такого раздражения различные задания — к слову, часто исходящие от самого Гиммлера, который тем самым демонстративно выделял меня среди прочих оккультистов «Аненэрбе». Из-за этого мне предрекали в будущем влияние в научном обществе, по значительности сопоставимое с властью Зиверса, Вюста или авторитетом Шефера, а то и превосходящее их. При всей лестности подобных прогнозов, с некоторых пор я досадовал на мелочную суету шефа, то посылавшего меня читать лекции в городке Дахау, где были организованы курсы лозоискателей и инструкторов по обучению лозоискательству, то настаивавшего на том, чтобы я присутствовал при его беседе с каким-то генералом и после обстоятельно доложил обо всём, что генерал предпочёл не произносить вслух. От обязанностей присутствовать на допросах многочисленных шпионов, чаще всего таковыми не являющихся, меня избавили после того, как, мельком проглядев сознание очередного арестанта, я объявил, что не намерен больше мчаться по звонку через полгорода только затем, чтобы оповестить следователей, настолько сильно жертва очередного доноса хочет в уборную или страдает жаждой опохмелиться.

Верхом нелепости стали поиски легендарных сокровищ горы Хохенгёвен, которые так жаждал заполучить шеф (к несчастью для подчинённых его голова всегда была полна подобных идей). После того, как геолог Виммер облазил всю гору с лозой, но вернулся с пустыми руками, наслаждаться красотами окрестностей Хохенгёвена на ноябрьском ветру отправили меня. Я нашёл Гиммлеру эти «сокровища», оказавшиеся сундуком истлевшей рухляди. Больше к поискам сокровищ меня не привлекали.

Однако от необходимости то и дело срываться с места и ехать на аэродром, чтобы обеспечить лётную погоду нашим асам, освобождать меня никто не собирался: толковых «погодников» в «Аненэрбе» можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Мне не давало покоя ощущение, что я размениваю золото на пыль, снова и снова отвлекаясь от Зеркал ради повседневной работы. Но главное я совершил: я полностью реконструировал Зонненштайн.

К этому времени у меня начались серьёзные стычки с Дитрихом Мёльдерсом, из-за которых возникло столько проблем в недалёком будущем. (…)

Мюнхен Октябрь — ноябрь 1943 года

Мёльдерс был начальником подотдела чёрной магии в составе оккультного отдела «Аненэрбе». В мюнхенском институте он слыл персоной известной и даже скандально знаменитой, но слава эта была совершенно иного рода, нежели шумная популярность Штернберга, которого вслух поругивали за бесшабашные выходки, но которому втайне, пожалуй, даже симпатизировали, особенно после того, как по выписке из госпиталя он вернулся заметно порастерявшим спесь. Что же касается Мёльдерса, то его одиозная личность едва ли могла вызвать у кого-то симпатию. Подотдел чёрной магии, уподобляясь филиальчику преисподней, располагался в полуподвале здания института, и оттуда вечно смердело какой-нибудь отвратительнейшей дрянью, вроде гари, серы или гниющих останков. Работники прочих подотделов предпочитали не интересоваться, что происходит во владениях чёрных магов, но иногда сплетничали о том, что там занимаются техникой дистанционного умерщвления, усовершенствованием ядов, некромантией и перегонкой крови еврейских девственниц ради получения эликсира вечной молодости. Мёльдерс, директор всего этого хозяйства, выползал из своих подземелий нечасто, но и не настолько редко, чтобы о нём забывали. Внешне Мёльдерс очень смахивал на покойного шефа СД и гестапо Гейдриха — Гейдриха, пару дней пролежавшего в гробу и приобретшего трупную желтоватую бледность и тёмные пятна на висках. У Мёльдерса был такой же долгий нос на вытянутой физиономии со скошенным назад высоким лбом, длинные узкие глаза под припухлыми веками, только рот, совершенно лишённый губ, несколько портил исключительное сходство. Даже в тёплую погоду Мёльдерс ходил в накинутой на плечи чёрной шинели, и от его хламиды несло мышами и белладонной, которую он, поговаривали, курил до одурения. Когда случалось, что он показывался на втором этаже института (где на стене лестничной площадки висела скромная медная табличка «Техномагия, экстрасенсорика и целительство»), то наглец Штернберг, ненароком встречаясь с ним в коридорах, демонстративно прикрывал нос платком. Мёльдерс был ему противен до рвотных позывов. Кроме того, Штернберг не мог забыть об истории со «Штральканоне». Вероятно, конфронтация с главным чёрным магом началась бы у него значительно раньше, если б Лигниц имел привычку проводить общие собрания начальников подотделов, но, к счастью, Лигниц предпочитал общаться с подчинёнными с глазу на глаз, предоставляя каждому возможность тихо работать в своём персональном кабинете и не мешать другим. Как позже выяснилось, это была самая мудрая политика, хоть несчастный Лигниц и слыл бездарным руководителем.