Имперский маг - [19]

— Чёрт знает что, — произнёс он, чтоб хоть что-нибудь сказать. Голос прозвучал глухо, словно в противогазе. Нервы уже сдавали, хотелось бежать без оглядки — но куда? Обняв себя за плечи, он ещё раз осмотрелся — паника боролась с любопытством, и любопытство пока брало верх — а вокруг становилось всё темнее, снег беспорядочно мельтешил, носясь сразу во всех направлениях, в ушах нарастал сиплый и глухой монотонный рёв, напоминавший эфирные помехи исполинского радиоприёмника, виски и затылок сдавило, и он почувствовал, что, кажется, начинает терять сознание. «Вот ещё сдохну тут», — мельком подумалось ему, но эта мысль почти не испугала из-за невероятности происходящего. Он шагнул вперёд, но не ощутил под ногами никакой опоры. Вообще вдруг перестало существовать само понятие верха и низа, исчезло всякое направление, протяжённость пространства сжалась в ничто, и за единый миг он увидел дрожащие отблески факелов на гигантских камнях и мглу тинистого речного дна, человека в белом одеянии вроде тоги, бьющего по лицу связанного пленника, и жертву дурацкого, бессмысленного убийства, лежащую пятками врозь у брошенного автомобиля в уютном лесочке за огромной скалой, а затем всё смешалось, пропиталось тьмой и сгинуло.

Постепенно вместе с самоощущением вернулась обыденность мира, и Штернберг почувствовал, что лежит, раскинув руки, в снегу, и снежный холод уже успел растечься по жилам. Что-то мягко скользнуло по щеке. Штернберг заморгал, стряхивая снег с ресниц. Кажется, чья-то рука смахнула с его лба длинную чёлку — и вдруг в глаза высыпалась целая пригоршня снега. Он зажмурился, мотнул головой, услышал словно бы лёгкий смешок и вновь щекой ощутил мимолётное шелковистое касание. Через мгновение открыл глаза, поправил криво сидевшие очки, но ни рядом, ни поодаль никого не было.

Стоило приподняться, как земля потеряла устойчивость и совершила несколько плавных кругов; от такого аттракциона гадко подташнивало. На какое-то время вышел из строя вестибулярный аппарат, и казалось решительно неосуществимым не то что подняться на ноги, но даже встать на четвереньки — конечности подгибались, и после пары безуспешных попыток он остался лежать на снегу, медленно приходя в себя и соображая, как следует расценивать всё то, что с ним случилось. До жертвенного камня было метров пять, если не больше, и Штернберг не мог понять, как и когда успел отойти от алтаря. Создавалось впечатление, будто его выбросило из центра капища — словно бы взрывной волной или силовым полем невиданной мощности.

На снегу не было никаких следов. «Кто-то ведь здесь был, — недоумевал он, — тот, кто сыпал мне в лицо снег. Мне это не померещилось. Но можно ли здесь вообще доверять своим ощущениям?» В старых легендах об этом месте говорится, что человека, оказавшегося в одиночку среди камней, посещают диковинные видения, а ещё может почудиться, что он провёл на капище всего пять минут, тогда как на самом деле прошло два часа, и наоборот, час может обернуться несколькими минутами…

— Господа, кажется, эксперимент превзошёл все ожидания, — объявил Штернберг в морозную тишь, после чего кое-как встал на ноги и пошёл к автомобилю, шатаясь, падая и вновь сосредоточенно поднимаясь.

В холодной, как пещера, автомашине он первым делом поглядел на часы на приборной панели. В сравнении с его наручными часами они ушли на двадцать минут вперёд.

Йена 15 февраля 1943 года

— Как ваше здоровье, профессор Кауфман?

Вопрос был задан только из вежливости: Штернберг видел, что со здоровьем у археолога дела плохи. И тот понимал, что Штернберг это видит.

Они сидели на скамье у окна, в тупике больничного коридора. За окном анемичное солнце вяло трогало мокрые ветки деревьев.

— Вы хотите поговорить о Зонненштайне? — Кауфман искоса взглянул на него, по-птичьи дёрнув головой. В сером больничном халате маленький археолог казался особенно хрупким. — Вы туда приезжали недавно, я вижу.

— Расскажите мне о людях, которые исчезли на раскопках. Я знаю, после того июльского случая было ещё два подобных происшествия.

Штернберг почувствовал внезапный испуг археолога.

— Я не… Я, собственно, подумал, вы попросите рассказать легенды о капище.

— О легендах мы ещё поговорим. Я прочёл все публикации вашего дражайшего коллеги, занимавшегося легендами, господина Габровски. Жаль, что он составил компанию обитателям Бухенвальда. Хотя, разумеется, ему следовало подумать о последствиях, прежде чем распускать язык.

Археолога передёрнуло. Впрочем, раздражение его быстро уступило место равнодушию, на дне которого тёмными водорослями колыхался страх.

— Они были моими лучшими учениками. Все они были молоды… и, я б сказал, несколько самоуверенны. Они выдвинули интересную гипотезу о том, что высота мегалитов как-то связана с высотой солнца в различное время года… Двое должны были осенью отправиться на фронт… Не знаю даже, что вам ещё сказать…

— Они не пытались залезать на жертвенник?

Кауфман озадаченно нахмурился.

— Понятия не имею, не видел.

— А вы, профессор, не пробовали?

Археолог посмотрел на него как на ненормального.

— Помилуй вас Бог. Да и вообще, к чему вы всё это спрашиваете?