Империя в прыжке. Китай изнутри... - [3]

Тем не менее, будучи полностью самодостаточным и рассматривая себя как средоточие цивилизованности всего человечества, Китай процветал. В XVIII веке, накануне его болезненного «вскрытия» западным колониализмом, на его долю, по оценкам, приходилось около 30 % всей мировой экономики.

В частности, по имеющимся расчетам[1], в 1750 году Китай производил 32 % мирового ВВП. На долю Индии приходилось в то время 24 %, а на Англию, Францию, Россию, германские и итальянские государства в совокупности — лишь 17 %.

В XVIII веке Китай вступил в полосу жестоких внутренних раздоров, гражданских войн и фактического разрушения государства, продолжавшуюся весь XIX век и окончательно преодоленную лишь Мао Цзэдуном, восстановившим единство государства (именно в этом заключалась его главная историческая заслуга, вполне очевидная с китайской точки зрения и невидимая для отечественного, долгое время чрезмерно идеологизированного, взгляда).

Поразительно, но к 1830 году, когда европейский капитализм осуществил грандиозный рывок, доля Китая в мировом ВВП снизилась незначительно — всего лишь до 29 %; правда, кардинально увеличившаяся доля пяти европейских стран достигла такого же уровня. При этом Великобритания производила 9,5 % мирового ВВП, что с учетом разницы в численности населения (18 млн. чел. в ней по сравнению с 400 млн. китайцев) означало более чем семикратное превышение душевого уровня ВВП.

Самоизоляция, феодальная отсталость, бюрократическая окостенелость Китая не позволили ему сопротивляться натиску империалистических колонизаторов, и к 1900 году его доля в мировом ВВП рухнула до 6 % (а Индии — вообще до 1,7 %). Пять европейских стран производили 54,5 % мирового ВВП: Великобритания — 18,5 %, Германия — 17,9 %, Россия — 8,8 %, Франция — 6,8 %, Италия — 2,5 %; доля США уже тогда составляла сопоставимые с нынешними 23,6 %, а Япония в результате революции Мэйдзи практически догнала Италию — 2,4 %.

В 1970–1985 годах доля Китая в мировой экономике, по данным МВФ[2], составляла лишь 2,4–2,6 % (доля Индии — 1,7–1,9 %), а в 1990 году, несмотря на позитивную динамику первого этапа экономических реформ, и вовсе снизилась до 1,7 % (Индии — до 1,4 %). Доля США в то же двадцатилетие колебалась между 23,7 и 32,9 %, доля крупнейших европейских экономик — Германии, Великобритании, Франции и Италии — между 15,8 и 21,1 %, а доля Японии более чем удвоилась, увеличившись с 6 до 13 %.

Несмотря на глубокую дезорганизацию и разложение государства (на фоне чудовищного перенаселения) второй половины XVIII — начала XIX века, а также длившуюся на протяжении жизни нескольких поколений колониальную и постколониальную катастрофу, тысячелетнее величие вошло в плоть и кровь китайского народа, стало неотъемлемой, неустранимой частью его самосознания.

Конечно, в ведущих растительный образ жизни крестьянах, в нищих, тысячами замерзавших на улицах в морозные ночи,^[3][3] в бесправных забитых кули, бежавших в поисках лучшей доли на край земли, не оставалось и тени собственного достоинства: это общая судьба бедняков, поколениями стоящих на грани выживания. Но китайская культура, сохраняющая и передающая потомкам дух нации, сохранила гордость и самоуважение, с высоты и на фоне которых даже безысходный и бесконечный для отдельного человека ужас воспринимался как временное помрачение, не способное принципиально изменить общий закономерный хода дел.

Рис. 1.Численность населения Китая в XVII–XIX веках (реконструкция Чжоу Юаньхэ[4]). Скачкообразный рост показателей в 1740-х и 1770-х годах объясняется улучшением учета, падение в 1810-х и 1820-х годах — прекращением учета в областях, охваченных восстаниями

И даже затем — уже совершенно в иное время, после кратковременной передышки — разрушительная «культурная революция», развязанная Мао, производила впечатление простой локальной ошибки, кратковременной политической флуктуации, не имеющей принципиального значения и не меняющей прошлого и будущего величия китайской судьбы.

С другой стороны, бурный рост последних десятилетий, превративший Китай в главное событие конца ХХ — начала XXI века и безо всякого преувеличения ставший психологическим шоком для целого поколения россиян, воспринимается китайцами не как чудо, не как прорыв в ослепительное будущее, а всего лишь как возвращение себе законных позиций, восстановление самоочевидного порядка вещей, возвращение к естественному ходу дел, — не столько как феноменальный успех, сколько как простая нормализация и восстановление исторической справедливости.

Стремительное возвышение Китая, на глазах превратившее его во вторую экономическую и политическую силу мира, для многих китайцев — лишь начало возвращения на его законные позиции глобального лидера (а то и гегемона).

* * *

Возвышение Китая началось на фоне уничтожения Советского Союза и во многом было результатом процесса освоения Западом постсоветского мира. Еще маоистский Китай, несмотря на низкое качество управления, прекрасно использовал биполярное противостояние: антисоветская истерия 60-х годов, нападение на Даманский в 1969 году и почти неизвестная в наших странах, но чудовищная по ожесточенности, по сути дела, краткосрочная война на китайско-советской границе на территории нынешнего Казахстана (отнюдь не сводящаяся к инцидентам у Дулаты и Жанашколя) были для китайских лидеров в значительной степени всего лишь приглашением США к стратегическому партнерству против Советского Союза. Характерно, что даже столь проницательные лидеры, как Киссинджер и Никсон (самый недооцененный американский президент, последний, кто пытался отстаивать национальные интересы страны против интересов американского же глобального бизнеса) смогли осознать это приглашение, вполне очевидное для любого, хоть как-то знакомого с китайской культурой, лишь с опозданием на несколько лет.