Империя в прыжке. Китай изнутри... - [193]

Строго говоря, принципиальное отличие от других цивилизаций заключается не в самой цикличности развития (диалектику, в конце концов, никто не отменял), а в способности Китая неуклонно, раз за разом выживать в своих падениях, которая и позволяет проявиться этой цикличности наглядным и однозначным образом.

Расцвет цивилизации, как правило, сопровождался накоплением богатств и усложнением социума.

Первое вело к росту социальной напряженности, так как бесправные и удерживаемые на грани выживания низы начинали требовать своей доли общественного пирога (при этом разнообразные тайные общества, опирающиеся на беднейших крестьян, но имеющие заметное политическое влияние, исторически являются такой же естественной и неотъемлемой формой самоорганизации китайского социума, что и семья).

Второе способствовало усложнению и разбуханию бюрократии, которая становилась слишком масштабной и потребляла чрезмерную часть общественного продукта, но при этом в силу сложности своей структуры запутывалась в себе самой и утрачивала эффективность.

В результате рост протестов накладывался на падение эффективности управления, его качественное удорожание и рост интриг внутри него, что создавало полноценный кризис, иногда разрешаемый внешним завоеванием.

При этом качество китайской культуры (включая, разумеется, управление и производство) было настолько высоким, что завоеватели, будь они варварами-маньчжурами (как в случае последней династии), или соседями, или восставшими крестьянами не заменяли ее своей, но старались максимально использовать, вливая свое вино в китайские имперские мехи и весьма быстро перерабатываясь в соответствии с их стандартами.

Китайская культура, включая механизм управления, таким образом, переваривала все внутренние и внешние разрушающие влияния, сохраняя себя в целости и медленно совершенствуясь, несмотря на действительно чудовищные социальные катаклизмы и колоссальные жертвы.

Как шутят синологи (но, разумеется, всего лишь только шутят в расчете на не интересующуюся темой аудиторию), первая безупречно мирная передача власти за всю историю случилась в Китае в 2002 году, — «возможно, из-за общего эмоционального шока, вызванного терактами 11 сентября предыдущего года».

Накопление значительного количества внешних вызовов и внутренних диспропорций позволяет предположить, что в настоящее время Китай приближается к моменту качественного перелома, традиционной смены тенденции от возвышения к новому провалу и погружению во внутреннюю смуту.

Самые разнообразные показатели — от динамики экономического развития до перерождения правящей элиты из патриотов в менеджеров и смены общественной психологии — вместе с рядом профессиональных синологов указывают на 2017–2019 годы как на период возможного драматического катаклизма.

Разумеется, он далеко не предопределен, и Китай теоретически может не только преодолеть, но и попросту не допустить его. Вместе с тем по ряду направлений своего развития, — и далеко не только по рассмотренным выше экономическим, экологическим и социально-психологическим параметрам, — Китай вплотную приблизился к пределу своих возможностей, кажущемуся объективным.

Прежде всего, бурное, уверенное и, что не менее важно, независимое развитие Китая поневоле превратило его во второе по значимости и влиянию государство мира после США.

Стремление же обеспечить безопасность своего развития от возможных американских ударов властно диктует ему превращение по вторую сверхдержаву — и, начав формирование семи крупных авианосных соединений (флотов, по американской терминологии), а также создание надежного транспортного трансъевразийского пути на европейский рынок («новый Шелковый пояс» или «путь» по наиболее распространенной исторически обусловленной, но лексически неточной трактовке), Китай встал на этот путь и начал уверенное и быстрое движение по нему.

Возвышение Китая, превращение его во вторую мировую державу и происходящий на наших глазах возврат от «однополярного мира» тотального американского доминирования к новой биполярной системе (при которой история заключается в стратегическом противостоянии сколь угодно тесно связанных друг с другом экономически США и Китая, сдерживаемом «акторами второго уровня» в виде Евросоюза, Японии, Индии и, если удастся, России) автоматически превращает его в альтернативу американскому пути развития и Западу в целом, в некую новую надежду для всего мира.

Парадокс заключается в том, что Китаю это категорически не нужно: играть роль примера для всего человечества он не хочет и не может, в первую очередь потому, что оно ему глубоко безразлично.

Китайская скромность (до самого последнего времени его руководители официально провозглашали его бедной страной, ссылаясь на ВВП на душу населения, и получали соответствующую помощь ООН) и категорическое нежелание играть какую бы то ни было глобальную роль вызваны далеко не только завещанным Дэн Сяопином стремлением экономить силы для развития и избегать конфликта с американскими «хозяевами мира» до тех пор, пока в этом конфликте Китаю не будет гарантирована победа.