Империя в прыжке. Китай изнутри... - [189]

При этом все сколь-нибудь значимые глобальные сетевые структуры, включая оба основных финансовых клана, оказались разделенными примерно пополам. Многочисленные открытые или рассчитанные на якобы нежелательную огласку призывы к выбору людоедской альтернативы, к физическому устранению «лишней» части человечества, доступные стороннему наблюдателю и производящие на него глубокое впечатление, свидетельствует о жесткой внутренней дискуссии, ибо адресованы внутренним оппонентам, просто невидимым извне.

Прошлый раз подобное наблюдалось во время подготовки и начала агрессии США и их сателлитов по НАТО против Югославии в 1999 году. Тогда все управляющие и значимые политические системы Запада также были расколоты на сторонников и противников этого нападения примерно поровну, что не позволило дискуссиям вырваться за их пределы и обусловило решающее влияние внешнего (сначала американского, а затем российского коллаборационистского[221]) воздействия.

Подобное «внесистемное» разделение — признак близящегося слома старой системы управления. Он показывает, что выбор, делаемый в ее организационных рамках, содержательно перестает укладываться в них и требует себе нового структурного выражения (которое, впрочем, так может и не быть найдено, как показывает «постюгославский» опыт западных обществ).

Впрочем, в рассматриваемом нами случае принятие решения существенно упрощается естественной склонностью финансистов к сохранению чисто рыночной мотивации: им значительно легче стать рыночными людоедами, чем внерыночными гуманистами — второе будет означать для них принудительное перерождение, в то время как первое сохранит их природу, самооценку и мироощущение.

Вторым важным фактором, толкающим глобальные финансовые сети западной цивилизации к стратегической поддержке людоедства против гуманизации, представляется погружение развитой части человечества в глубокий моральный кризис, а точнее — его освобождение от пут традиционной морали, последовательное и уверенное расчеловечивание.

Пример 29

Расчеловечивание Запада

Проявление морального кризиса современной западной цивилизации и, шире, всего человечества может наблюдать каждый из россиян, тесно соприкасающийся с экспатами.[222] Как правило, одно из наиболее ярких и неожиданных впечатлений от их значительной части — отсутствие у них внутренней, собственной морали: они легко принимают правила игры обществ, в которые погружаются, и совершенно не стыдятся испытывать удовольствия, обычные для этих обществ, но запрещаемые их собственной моралью.

Отсутствие у значительной части развитых обществ внутренней, собственной морали, которой они уверенно следовали бы без внешних институциональных подпорок подтверждает чудовищный опыт трагедий, разыгрывающихся в районах стихийных бедствий (как, например, во время затопления Нового Орлеана в 2005 году).

Таким образом, мораль является для значительной части развитых обществ исключительно внешним, но не внутренним, институциональным, не личностным фактором стабилизации общества — и, как всякий внешний для личности фактор, она вырождается и теряет не только эффективность, но и простую адекватность.

Внутреннее освобождение личности от всякой морали, происходящее в современных развитых обществах, делает в конечном счете неизбежным и ее внешнее освобождение от нее, от есть разрушение внешних институтов морали и расчеловечивание, дегуманизацию этих обществ не только ко внешнему миру (что, в общем, уже произошло), но и по отношению к самим себе и к своим членам.

Вероятно, завершение процесса дегуманизации произойдет под давлением кризиса пенсионной и социальной систем развитых стран (предвестие этого красочно и вполне убедительно описал бывший спичрайтер Клинтона Кристофер Бакли в книге «День бумеранга»), который будет ставить каждого индивидуума в положение бескомпромиссного выбора между личным и коллективным благосостоянием[223] и тем самым разрушать внутреннюю солидарность соответствующих обществ.

11.3. Китайский сетевой дракон и его проблемы

Образование неформальной глобальной управляющей сети на основе ресурсов современного Китая не просто облегчается, но и прямо диктуется самим характером китайской культуры и истории.

С одной стороны, даже если не рассматривать опыт средневековых китайских мореплаваний, «вскрытие» Китая колониальными державами в последней четверти XIX века, создав в нем колоссальные социальные проблемы, привело к массовой эмиграции китайцев, интенсивность которой вынудила, например, США ввести жесточайшие ограничения ради сохранения этнокультурного баланса американского общества (да и просто рабочих мест).

Способствовала эмиграции и длительная война с Японией, и гражданская война, тем более, что обе сопровождались чудовищными массовыми зверствами (вроде нанкинской резни или блокады Чаньчуня), и итоговая победа коммунистов. При этом с началом экономических реформ эмиграция не наказывалась (как из демографических, так и, насколько можно понять, из стратегических соображений): скажем, семья студента, уехавшего учиться за границу и не вернувшегося, не подвергалась сколь-нибудь значимым репрессиям.