Империя травы. Том 2 - [11]

– А ты знаешь, где они держат человека, которого захватили в плен? – спросил Порто.

Рузванг быстро приподнял бровь, похожую на весеннюю гусеницу, и на его дочерна загоревшем лице появилась улыбка.

– Ты задаешь вопрос не тому человеку. Змея дарует мне силу целителя, но не более того. Однако если новый шан собирается его обменять, значит, он у шана, тебе так не кажется?

Порто удивился еще больше. Зачем отряду эркингардов подходить к границе земель тритингов? Даже если речь идет о Эолейре, пусть он и очень важная птица? А потом он вспомнил о принце Моргане и провале их миссии, и стыд обрушился на него, точно клинок тритинга, нанесший рану Левиасу. Он не справился ни с одним заданием, которые ему поручили. И все же если он доберется до лагеря эркинландеров, то хотя бы сможет рассказать, что ему известно.

«Но я не могу бросить Левиаса, – сообразил Порто. – Я должен оставаться с ним до тех пор… до тех пор, пока он жив».

– Сейчас я уйду. – Рузванг снял седельные сумки со спины осла и забросил их на плечо, после чего стал еще больше похож на яйцо. – Я оставлю ягоды белой смородины для тебя и твоего друга – я их сложил вон там. Сначала ты должен их разжевать, а потом дать ему.

– Но я не могу взять твоего осла! – воскликнул Порто.

– Можешь. И должен. Так говорит мне Обнимающий Землю, а духи не лгут. Обращайся с ним хорошо, и тогда он понесет твоего друга с осторожностью. Он не такой злой, как кажется, старина Гилдренг, хотя может и лягнуть, когда у него плохое настроение. Я буду по нему скучать.

Потрясенный Порто продолжал сидеть на земле, а Рузванг поудобнее перехватил седельные сумки, подошел к ослу и потрепал его по носу – Гилдренг отвернулся, словно не верил, что его могут так легко оставить, – а потом шаман зашагал по тропинке, извивавшейся вдоль берега реки.

– И помни – держи руки подальше от его зубов! – крикнул Рузванг и вскоре скрылся за деревьями.

Остаток умирающего дня Порто провел рядом с Левиасом, вытирал пот со лба и давал по глотку отвара. Порто и сам хотел есть, но запах варева не внушал доверия, поэтому он съел немного ягод, которые ему очень понравились, но не смогли утолить голод.

Наконец, когда спустились сумерки, он заснул сидя, продолжая сжимать влажную рубашку Левиаса. Порто проснулся, когда наступила глубокая ночь, уверенный, что предыдущий день ему приснился, но осел Гилдренг был все еще привязан к ветке соседнего дерева, а его друг Левиас слабым голосом просил еще отвара.

Эолейру не очень нравилось, что он все еще остается пленником, но люди Унвера обращались с ним хорошо. Его посадили в один из множества фургонов, когда-то принадлежавших Рудуру Рыжебородому, дверь запирали снаружи, но окно в двери, пусть и не такое большое, чтобы он мог вылезти через него даже во времена своей юности, позволяло ему наблюдать за жизнью в лагере тритингов теперь, когда Танемут подходил к концу.

Безумие первых нескольких ночей после смерти Рудура отступило. Эолейру было трудно оценить различия в том, что происходило сейчас и в обычной жизни у Кровавого озера: женщины следили за кострами и готовили еду, мужчины занимались торговлей и обменом животными, играли в азартные игры и соревновались в силе. Но Эолейру казалось, что он видит изменения в настроении людей, бесцельное возбуждение первых дней Танемута уступило место относительному спокойствию и более осмысленному поведению. Возможно, это был результат каких-то действий Унвера, или так случалось каждый год после окончания буйных встреч тритингов.

Когда тритинги в первый раз подошли к его фургону, чтобы передать еду, Эолейра позабавило, что человека с подносом сопровождали двое вооруженных громил.

«Если они прислали к такому старику, как я, сразу трех воинов, значит, считают меня настоящим дьяволом», – подумал он.

Но когда мужчина с подносом поднялся по ступенькам и подошел к двери, Эолейр увидел, что он совершенно лысый, а еще у него не было усов и бороды – большая редкость среди обитателей лугов, где усы многое говорили о мужчине. А когда тритинг с подносом остановился возле двери, Эолейр заметил, что у него отсутствуют даже брови, хотя имелась короткая щетина, из чего следовало, что дело не в болезни. Тем не менее Эолейр нуждался в информации, и даже раб из другой страны мог что-то знать. Более того, опыт Эолейра подсказывал, что рабы охотнее говорят с чужаками. Убедившись, что два охранника стоят достаточно далеко от фургона, Эолейр заговорил.

– Я благодарю тебя, – сказал он на языке тритингов, как только дверь открылась и он взял поднос. – Как тебя зовут?

От запаха теплого хлеба и горячего супа у него потекли слюнки. Эолейра плохо кормили, пока он находился у разбойников Агвальта. Впрочем, они и сами ели не лучше.

Мужчина с легким удивлением посмотрел на Эолейра, но ничего не ответил. Вблизи Эолейр увидел, что его лицо и бритая голова покрыты синяками.

– Мой народ должен знать имя того, кто приносит еду, в противном случае мы не можем есть, – продолжал Эолейр, подумав, что, если бы аристократы из Эрнистира его услышали, то громко расхохотались бы, ведь большинство богатых людей не знали, как зовут их слуг. –