Империя тишины - [47]

Это было лицемерие, и я возмущался им так, как только молодость может возмущаться грехами эпохи и власть имущих. В своем юношеском скептицизме я разглядел одну важную истину: при всех разговорах Капеллы о святости сами ее служители ни во что не верили. Они допустили решающую и атеистическую по сути ошибку, считая, что являются единственной подлинной силой и что цивилизация держится исключительно на жестоком обращении власти с невинными. Трудно придумать более ужасную мысль, но она лежала в основе всей их религии, поэтому я не мог стать ни капелланом, ни приором.

А придется стать.

День моего отлета выдался таким же отвратительным, как и все остальные: хмурый, с предштормовым предупреждением. Я должен был отправиться на суборбитальном шаттле в летний дворец моей бабушки в Аспиде, чтобы увидеться с матерью, как я уже прекрасно понимал, в последний раз. Отец не пришел попрощаться со мной, а также Феликс и другие старшие учителя. Легкий дождь уже облизывал взлетную полосу аэропорта в долине за городской стеной, там, где заканчивались предместья. Криспин увязался со мной, радуясь, как и я в свое время, любой возможности хотя бы ненадолго сбежать из Обители Дьявола.

Замок высился на горизонте, темное пятно над туманными огнями Мейдуа. Порывистый ветер задувал с восточных дюн, голая скала из песчаника увенчивала равнину, словно остов разбитого космического корабля. Ветер вцепился холодными пальцами в мой длинный камзол и хлопал брезентовым навесом у нас над головами. Бетон потемнел от дождя.

– Ты готов сказать матери «до свидания»? – спросил Криспин.

– Что?

– Говорю, ты готов снова увидеть мать? – повторил он, разглядывая меня из-под густых бровей, сведенных настолько плотно, что над носом образовалась тонкая складка.

Я задумался о том, что он пытается увидеть в моем лице, и мышцы непроизвольно напряглись от паранойи, усилившейся за эти дни добровольного изгнания. На мгновение я словно бы услышал голос Гибсона, напоминающий, что страх – это яд.

Подавив тревогу, я ответил:

– Готов? Да, пожалуй. Странно, что ты решил составить мне компанию.

– Смеешься? – Криспин похлопал меня по плечу. – Я люблю летний дворец. Кроме того, – он с заговорщическим видом наклонился ко мне, – дома сейчас такой переполох. Ты же знаешь?

Я уставился на него, не решаясь ничего ответить. Мне вдруг показалось, что он съежился, – облаченный в броню гладиатор с Колоссо снова превратился в моего младшего брата.

Наверное, я смотрел слишком долго, потому что он приподнял густые брови и спросил:

– Что?

Отбросив с лица прядь черных как смоль волос, я отвернулся, засунув руку в глубокий карман камзола. Пальцы нащупали универсальную карту, спрятанную за подкладку. Теперь уже бесполезную. Схоласты не возьмут к себе послушника без рекомендательного письма, и традиция требовала, чтобы оно было написано от руки особым шифром, известным только членам ордена. Я проглотил комок в горле и покачал головой, перечеркнув недавние свои усилия поправить прическу.

– Не хочу улетать.

– Что? Ты предпочел бы остаться здесь? – Криспин наморщил нос и посмотрел на декурию солдат, стоявших неподалеку. – Ты не будешь сильно скучать.

Слова застряли у меня в глотке, и я крепко сжал зубы. Мне захотелось ударить брата, чтобы разрушить его жизнерадостное настроение. Я понял это по его небрежному пожатию плечами. Он вовсе не жаждал править.

– Надеюсь, отец добьется своего, – сказал Криспин. – Он мечтает получить баронские владения в Вуали, ты ведь знаешь? Говорят, наш дом может улететь в другую систему, после того как я… ну, в общем…

Он умолк, осознав, что тема разговора может показаться мне неприятной.

Сквозь пелену дождя выглянул силуэт шаттла, похожий на ворону, кружащую над падалью. Вой двигателя вливался в монотонный шум воды. У меня в груди гудела пустота, словно эхо в покинутом храме. Подобное отчаяние я ощущал потом не раз, но только однажды оно было настолько сильным: в подземельях нашего горячо любимого императора, когда я ожидал казни.

– Но зато ты улетишь отсюда, – просиял Криспин. – Это… это ведь здорово, правда? Может быть, ты даже увидишь Бледных.

Я фыркнул:

– Все, что я увижу, – это учебный монастырь для анагностов.

– Анагност, – брат задумчиво почесал редкую щетину на подбородке, – чудное слово.

– Это будет ужасная тоска, – проворчал я.

– Конечно, – ответил Криспин, поправляя винно-красный колет, надетый поверх черной рубашки. – До тех пор, пока ты не станешь инквизитором и не начнешь пулять атомиками по Бледным. – Он усмехнулся. – Может быть, ты даже станешь советником в воюющих легионах.

Я отвернулся и скорчил гримасу со словами:

– Только, по мне, лучше заключить мир с чужаками.

Криспин вдруг непривычно затих, и я обернулся, почувствовав на себе его взгляд:

– В чем дело?

– Ты вправду считаешь, что Бледные стоят того, чтобы их спасать?

– Сьельсины?..

Я прищурился, глядя на приближавшийся шаттл. Наши охранники зашевелились, приводя себя в порядок и слегка поскрипывая броневыми пластинами.

– Это единственная способная на космические путешествия раса, которую мы встретили. Тебе не кажется, что они заслуживают кусочка… – я указал рукой на небо, – всего этого?