Империя страха - [11]

Стараясь скрыть рвущееся наружу нетерпение, Абрашка неторопливо вставил в правый глаз мощную линзу и принялся рассматривать украшения, поочередно поднося их к настольной лампе.

— Ну как? — нетерпеливо спрашивал Гвоздик, — цацки что надо. Ведь верно? Попробуй мне только сказать, что я притаранил тебе фуфло, зенки повыкручиваю, — он громко заржал, довольный собственной шуткой.

Хозяин квартиры брезгливо поморщился — он не впервые слышал от своих клиентов подобные угрозы и знал, что они имеют скорее риторический смысл, нежели реальную опасность для его здоровья.

Наконец ювелир отложил в сторону «товар» и приступил к самому главному — к торговле.

— Ну, — толстяк вопросительно уставился на клиента, — сколько ты хочешь за этот хлам?

По изменившемуся выражению лица Гвоздика было понятно, что ему очень неприятен весь этот торг, но приходилось следовать давно установленным правилам.

Проворные пальцы подгребли к себе драгоценности:

— Нет, сегодня я буду продавать в розницу. Вот, скажем, эта «гайка», — он взял в руки мужскую печатку с плоским агатом, куда был вкраплен средней величины алмаз, — за нее я хочу пол куска «зелени».

Скупщик притворно удивился, возмущенно всплеснув руками:

— За это рыжье пять «катенек»? Да ты с ума сошел. Может, оно и стоит столько в ювелирке, но я за него больше трех сотен не дам. — Толстяк перешел на доверительный тон: — Ты же понимаешь, что я буду вынужден переделать вещицу, а значит, потрачу свое время и материалы.

Несмотря на кажущуюся непреклонность покупателя, он без заминок уплатил бы требуемую сумму, но все те же правила заставляли его буквально с боем уступать каждый доллар. Реальная цена перстня в несколько раз превышала запрос Гвоздика.

— Ладно, — согласился Гвоздик, — четыреста, и замяли базар для ясности. Ну, это я отдам по стольнику за штуку, — он подтолкнул к Абрашке пару золотых запонок и удивился, не услышав протестующих слов, — а вот за эту хренотень хочу две «косых».

В свете электрической лампочки переливались мелкие бриллианты, окружавшие сверкающий солитер, оправленный в платину старинной брошки.

— Штука двести, — чуть ли не захлебываясь от жадности, промолвил хозяин квартиры и тут же смягчился: — Ну, полторашка — это максимум, что я могу тебе дать, да и то только из дружеских побуждений…

Гость нетерпеливо и грубо перебил собеседника, причем на этот раз грубость была настоящей — злой и непримиримой:

— Ты, барыган, не свисти насчет дружбы! С каких это пор честный вор стал корефаном для такого фуцина, как ты?! Фильтруй базар, Абраша, иначе я плюну на «капусту» и залосую эти стеклышки тебе в амбразуру.

Толстяк понял, что перешел рамки дозволенного, поэтому попытался быстро исправиться:

— Ну что ты завелся, Юрик? Я не хотел тебя обидеть… Однако больше полторашки не дам, — настойчиво вернулся он к торгам.

Поразительной красоты украшение было брошено, как использованная туалетная бумага, на журнальный столик — свое действие Гвоздик сопроводил короткой репликой:

— Подавись…

Торги продолжались в том же духе, но вор упрямо настаивал на своей цене, а ювелир не пытался сильно скинуть ее. В конце концов настала очередь золотой цепочки.

Толстяк несколько минут рассматривал пробу и клеймо мастера, наконец поднялся, достал из серванта плоский чемоданчик с хитроумным инструментом и, слегка надпилив миниатюрный замочек, капнул на него кислотой.

— Извини, Гвоздик, но эту штуку я вообще у тебя не возьму, — произнес скупщик и поплотнее запахнул свой халат.

— Почему? — искренне удивился парень. Неторопливым жестом хозяин квартиры передал Гвоздику изделие и сказал:

— Посмотри, Юрик, — это не золото. Такого я вообще ни разу в жизни не видел. Какой-то дурак позолотил стальную проволоку, сделав из нее цепочку.

Не вдаваясь в детали, Юра сгреб выложенные на стол деньги и сунул их в карман брюк; туда же последовала и цепь.

Не считая нужным задерживаться в этом доме дольше «производственной необходимости», вор направился к выходу.

Обуваясь, он пристальным, тяжелым взглядом бывшего зека уставился на Абрашу и раздельно произнес:

— Я, наверное, больше к тебе не приду, потому что ты зажрался и думаешь, что, кроме тебя, нет нормальных купцов.

Сохраняя деланное безразличие, толстяк вполголоса отозвался:

— Хозяин — барин.

Он уже собирался закрыть за уходящим гостем дверь, когда услышал зловещую угрозу:

— Надо будет навести на тебя малолетних беспределыциков — пусть они прошманают твои сучьи потроха. А то сдается мне, что ты слишком спокойно живешь, как будто Бога за яйца поймал.

— Да ты чего, Юрок, — запричитал ювелир — его не на шутку испугала перспектива пообщаться с «отмороженными», которые не чтят ни государственных, ни воровских законов и за жалкие гроши готовы распотрошить любого, — если ты считаешь, что я тебя обделил, давай пересмотрим наш уговор… Может, я действительно в чем-то оказался не прав?

Криво ухмыльнувшись, Гвоздик процедил сквозь зубы:

— Ты не прав в том, что всех считаешь кончеными лохами. А за это когда-то придется ответить. — Он выдержал многозначительную паузу, а затем продолжил: — Я бы сам тебя рванул, да квалификация не позволяет о такую падаль руки марать.