Империя сердца - [5]

— Хан, да будут благословенны его голова и очи, приказал привести тебя к нему. И это все, что тебе нужно знать. Иди мойся, а потом я принесу тебе другую одежду.

Люси прерывисто выдохнула:

— Хан, да снизойдет на него благословение, так щедр к ничтожной рабыне.

Мириам пробормотала что-то неразборчивое и лениво влепила Люси затрещину.

— Перестань болтать и поторапливайся, — приказала она. — Карима ждет.

Карима не только разогрела три медных чана с водой, но и постелила Люси под ноги грубый коврик, принесла чистое полотенце и маленький флакон розового масла. Люси смотрела на все эти роскошества, и волнение ее все усиливалось.

— Если ты дашь мне мыло, я помою твои волосы, — сказала Карима, явно делая над собой усилие. Служанки не отличались храбростью Мириам и предпочитали не оставаться с Люси наедине. Джинн она или просто невежественная чужеземка — ее общества следовало избегать.

Люси протянула ей мыло, машинально пробормотав слова благодарности. «Почему? — лихорадочно стучало у нее в голове. — Почему Хасим-хан снова хочет ее видеть? Уж, конечно, не для того, чтобы уложить в свою кровать. Он никогда не скрывал, что находит ее бледное тело и вьющиеся волосы отвратительными. Кроме того, ей двадцать три года, она просто старуха. Если он не пожелал ее два года назад, когда кожа ее была еще мягкой, а тело от хорошей пищи имело округлые формы, то зачем она понадобилась ему сейчас, с обветренной загрубевшей кожей и высохшим телом?»

Страх ледяным жестким комком угнездился где-то в низу живота. Если не в его постель, то почти наверняка — в чью-то еще. Хан, как любой уважающий себя афганец, и в мыслях не допускает, что женщина может понадобиться для чего-то иного. Даже на деревенских праздниках танцевали и пели всегда только юноши, переодетые в женское платье.

Но кому же хан собирается ее подложить? Братьев у него не осталось, старшему сыну лет тринадцать-четырнадцать — он еще слишком молод, чтобы представлять угрозу для Хасим-хана.

Итак, кого же он собрался убить на этот раз?

Люси приветствовала своего господина, распростершись на выложенном плиткой полу и поцеловав носок его узорчатой туфли. Он занес ногу, словно раздумывая, пнуть рабыню или нет, потом ворчливо приказал ей встать. Люси осторожно поднялась, следя за тем, чтобы спина оставалась склоненной, а глаза опущенными. Хан любил, чтобы приближенные пресмыкались в его присутствии.

Хасим-хан рыгнул и поскреб свой живот. В этот момент он как две капли воды был похож на Вельзевула — верблюда Люси. Потом хан несколько минут развлекался тем, что давил на себе блох. Угомонившись, он откинулся в кресле и громко провозгласил:

— Чужестранка может сесть.

Люси решила, что она ослышалась, но в ту же секунду перед ней появился слуга, держа в руках маленький стул. Девушка робко села, ожидая в любой момент услышать рык Хасим-хана, приказывающего стражникам перерезать ей горло за невероятную наглость.

Хан оглядел ее сгорбленную фигуру с нескрываемым одобрением и хихикнул.

— Хорошо она себя ведет для англичанки, правда? — обратился он к собеседнику, находившемуся где-то вне пределов видимости Люси. — Сначала не обошлось без хлопот, но потом она, как видишь, научилась слушаться.

Густой мужской голос заметил бесцветно:

— Да уж, ваше высочество, с трудом верится, что она англичанка. Их обычное высокомерие здесь полностью отсутствует. Желал бы я, чтобы в моей стране побольше женщин вели себя подобным образом. Вы достигли невероятных успехов, Достопочтеннейший.

Хасим-хан захрюкал от удовольствия. Пока разливали в чашки охлажденный шербет, Люси рискнула бросить молниеносный взгляд на гостя. Она мало что смогла разглядеть, кроме того, что он высок и моложе средних лет. На пушту гость разговаривал свободно, но с легким акцентом, уловимым даже для Люси, чье знание языка было далеко от совершенства.

«Он иностранец, — с некоторым волнением подумала она. — Хан принимает в доме иностранца!» Неудивительно, что вся деревня с раннего утра пребывает в возбуждении. Это событие не сравнить ни с рождением двойни, ни со взбесившимся верблюдом. С тех пор как Люси два года назад попала в эту деревню, здесь не появлялся ни один чужак.

Но возбуждение быстро улетучилось, уступив место ужасному предчувствию. О Господи, а вдруг этот человек — ни о чем не подозревающая очередная жертва Хасим-хана? Неужели Люси снова обречена провести кошмарную ночь, наблюдая за приступами рвоты и судорогами несчастного, который будет молить о смерти, дабы поскорее прекратить невыносимые муки? «Господи, — мысленно взмолилась девушка, — если хан снова задумал убийство, не допусти этого!»

Голос Хасим-хана прервал ее страшные мысли:

— Ну, пенджабец, что ты думаешь о моем предложении теперь, когда увидел ее? Согласен обменять на нее твои ружья и патроны?

Скучающий голос гостя зазвучал живее:

— Я желал бы осмотреть товар, прежде чем вынести окончательное суждение.

Хан щелкнул пальцами.

— Пожалуйста, смотри.

Мужчина (из слов Хасим-хана Люси заключила, что он, должно быть, мусульманский купец из провинции Пенджаб в Северной Индии) пересек комнату и подошел к Люси. Он осторожно откинул чадру, взял Люси двумя пальцами за подбородок, запрокинул ее голову и взглянул в упор. Люси увидела темные, оценивающе глядящие на нее глаза и почувствовала, как вспыхнули огнем щеки. На мгновение купец застыл в недоуменном молчании, потом опустил ткань и, усмехнувшись, обернулся к хозяину.